— Анна, ты что несешь? Мы не имеем права просто взять чужого ребенка!
— Степан, а представь, если бы так случилось с нашим? Если бы его нашли в пустом вагоне — голодного, промерзшего до костей?
Холодный октябрьский ветер трепал занавески в окнах их деревенского дома. Анна Ивановна стояла перед мужем, крепко прижимая к себе тощего мальчика лет пяти, который теснился к ней, словно маленькая птица во время бури. От его грязной одежды исходил запах железной дороги и отчаяния.
Все началось три часа назад, когда она возвращалась с городского рынка. В полупустом вагоне электрички она заметила его — съежившегося в угол, с глазами, полными безысходности, какой можно увидеть только у заброшенных детей или раненых животных. Никто из пассажиров не знал, откуда он взялся. Проводница лишь разводила руками: может, потерялся, а может…
— Как тебя зовут, малыш? — спросила она тогда, присев рядом с ним.
Мальчик молчал, но когда она достала из сумки яблоко и протянула ему, он схватил его обеими руками и впился зубами, будто не ел уже несколько дней.
— Игорь… — прошептал он потом, вытирая губы.
Теперь они стояли перед Степаном Федоровичем, и Анна чувствовала, как дрожит ребенок, прижавшийся к ее плечу. Муж хмурился, его широкие плечи были напряжены, словно перед важным решением.
— Степа, мы же столько лет ждали… — тихо произнесла она.
Через неделю Игорь уже помогал Анне Ивановне готовить еду. Она посадила его на высокий табурет у стола, повязала огромный передник, который свисал с его худеньких плеч.
— Вот так, родной, раскатывай тесто, — говорила она, — медленно, аккуратно.
Мальчик старательно водил скалкой, сосредоточенно высовывая язык. На щеке у него белел след муки, и Анна, глядя на это, чувствовала, как сердце наполняется теплотой.
— А дядя будет ругаться? — внезапно спросил он, замерев с поднятой скалкой.
— Нет, милый. Папа строгий, но справедливый. Он хочет, чтобы ты вырос настоящим мужчиной.
Степан Федорович учил по-своему. Когда выпал первый снег, он позвал Игоря колоть дрова.
— Держи топор крепче, — инструктировал он, становясь за спиной мальчика, — замахивайся широко.
Игорь пыхтел, но старался. Полено было небольшим, специально выбранным для тренировки, но топор все равно казался слишком тяжелым.
— Я не могу, — всхлипнул он после нескольких попыток.
— Можешь, — твердо ответил Степан, — ты мужчина. А мужчины никогда не сдаются.
Когда полено наконец треснуло и развалилось, Игорь радостно засиял, а Степан Федорович позволил себе легкую улыбку, которую скрыл под усами.
К весне 1984 года все документы были оформлены. Председатель сельсовета, давний приятель семьи, помог разрешить эту сложную ситуацию. Фельдшерица Мария Петровна, которая знала Анну еще молодой девушкой, тоже подключилась — составила необходимые справки.
— Теперь ты официально Игорь Степанович Воронов, — торжественно объявила Анна сыну за праздничным ужином.
Мальчик бережно погладил новенький документ и осторожно спросил:
— Можно я буду называть вас мамой и папой?
Анна приложила ладонь к губам, сдерживая слезы. А Степан Федорович поднялся из-за стола, подошел к окну и долго смотрел куда-то вдаль, прежде чем глухо ответить:
— Можно, сынок. Конечно, можно.
Первый школьный день Игоря начался с того, что он крепко держался за мамину руку. Анна Ивановна ощущала, как дрожат его пальцы, пока они шли по пыльной деревенской дороге к школе. Белая рубашка, которую она отгладила вечером, уже начала мнуться от волнения.
— Мам, а вдруг я не справлюсь? — шептал он, глядя на двухэтажное здание школы, которое казалось ему гигантским.
— Справишься, золотце. Ты же сын своего отца.
Вечером Степан Федорович внимательно изучал новый дневник сына.
— Значит, математика станет твоим главным предметом. Без нее никуда. Завтра начнем с таблицы умножения.
К концу первого класса Игорь уже знал таблицу умножения наизусть. Степан каждое утро проверял знания, несмотря на усталость и иногда даже слезы. Но когда сын принес домой первую похвальную грамоту, Степан Федорович впервые публично положил руку ему на плечо.
— Молодец, — коротко сказал он, но Игорь просиял, словно над головой раскрылось солнце.
В третьем классе произошла первая драка. Игорь вернулся домой с разбитой губой и порванной рубашкой. Анна охала и причитала, прикладывая к ранкам подорожник, а Степан молча ждал объяснений.
— Они Петьку Соловьева обижали, — пробормотал Игорь, поморщившись от боли. — Втроем на одного. Это несправедливо.
Степан фыркнул в усы:
— За правду дерешься? Ну что ж… Завтра научу тебя правильно стоять в драке. Чтобы больше никто не мог разбить тебе губу.
В тринадцать лет Игорь начал проявлять характер. Он всё чаще перечил отцу, хлопал дверями и часами пропадал у реки.
— Почему он всегда командует? — жаловался он матери, работая с ней в огороде. — Только и слышу: «Сделай то, сделай это». Я же не могу так!
Анна вытерла пот со лба, оставив на коже земляной след:
— Сынок, у каждого человека своя правда. Твой отец многое пережил. В детстве остался сиротой, сам пробивался в жизнь. Поэтому хочет, чтобы ты был крепким духом.
— А ты? Ты ведь добрая, а живёшь с ним.
Анна улыбнулась:
— Я замечаю то, что другие упускают. Когда ты болел воспалением лёгких в прошлом году, он три ночи провёл у твоей кровати. Только ты этого не помнишь — был в бреду.
Идея поступать в техникум на инженера пришла внезапно. Игорь увидел в районной газете фотографию нового станка и загорелся — вот оно, его призвание!
— В город хочешь? — Степан задумчиво почесал затылок. — Что ж, дело хорошее. Но учти — общежитие, денег лишних не будет.
— Летом поработаю! — выпалил Игорь. — Дядя Витя обещал взять меня на пилораму.
Весь июль он трудился на пилораме, возвращаясь домой покрытым опилками и с ноющими мышцами. Степан исподтишка наблюдал за сыном и всё чаще скрывал довольную улыбку под усами.
К концу лета Игорь заработал на первый семестр и новый костюм. А ещё — мозоли, которыми тайно гордился, и осознание того, что отец, возможно, был не так уж неправ насчёт труда и характера.
Когда настал момент уезжать, Анна плакала, собирая вещи. Положила банку малинового варенья, шерстяные носки и целую стопку пирожков. Степан молча следил за процессом, а затем исчез во дворе и вернулся с небольшим свёртком.
— Держи, — протянул он сыну старые отцовские часы. — Это были дедовы, потом мои. Теперь твои.
Игорь замер, рассматривая потертый кожаный ремешок. Он знал эту семейную реликвию — отец надевал её только по праздникам.
— Спасибо, бать, — голос предательски дрогнул. — Я… я не подведу.
— Знаю, — просто ответил Степан. — Ты мой сын.
Весна 2000-го выдалась ранней и шумной. За околицей деревни день и ночь работала техника — строился новый машиностроительный завод. Игорь каждый вечер приходил смотреть на стройку, как когда-то в детстве бегал к реке. В его дипломе инженера-механика будто ожила новая жизнь.
— Возьмут меня, мам! — влетел он однажды в дом, размахивая бумагами. — Начальник цеха сказал, нужны толковые специалисты!
Анна Ивановна покачала головой — сын словно стал моложе, глаза блестели, как в детстве. А Степан Фёдорович лишь хмыкнул:
— Ну-ну, посмотрим, что ты там покажешь.
Первый год на заводе пролетел быстро. Игорь начинал простым наладчиком станков, но вскоре его заметили — он мог чинить то, что остальные списывали, находил решения там, где другие терялись.
— Воронов! — окликнул его однажды начальник цеха. — Зайди ко мне.
В кабинете пахло кофе и металлом. Начальник долго листал документы.
— Есть мнение назначить тебя мастером участка. Справишься?
Игорь машинально коснулся часов на запястье:
— Справлюсь, Николай Петрович. Но нужно условие — мне понадобятся хорошие ребята в бригаду. И оборудование требует обновления.
— Дерзкий, — усмехнулся начальник. — Похож на своего отца, да?
— На отца, — кивнул Игорь, вспоминая, как Степан учил его держать слово.
Теперь он приезжал домой реже — работа занимала всё время. Но каждый приезд становился маленьким праздником. Анна Ивановна пекла любимые пироги с яблоками, а Степан Фёдорович, хоть и постарел, всё так же допрашивал его о заводе.
Однажды вечером отец вышел с ним во двор. Летние сумерки окрасили небо в лиловые тона, где-то вдали мерцали огни завода.
— Слушай, сын, — вдруг произнес Степан мягче обычного. — Я вот думаю… Может, слишком строгим с тобой был?
Игорь застыл с зажжённой спичкой в руке:
— Бать, что ты такое говоришь?
— Да вот, годы идут… Иногда размышляю — правильно ли воспитывал? Может, стоило быть мягким, как мать?
— Я тебе благодарен, — тихо ответил Игорь. — За всё благодарен. И за строгость, и за науку. Если бы не ты, не стал бы тем, кто я есть.
Они помолчали, глядя на темнеющее небо. Потом Степан медленно положил руку на плечо сына:
— Горжусь тобой, Игорёк. Всегда гордился, просто сказать не умел.
Через месяц отца не стало. Просто не проснулся утром — сердце подвело. На похоронах собралась вся деревня. Игорь стоял, крепко держа мамину руку, и всё вспоминал их последний разговор.
Вечером он сидел на крыльце родительского дома, наблюдая, как играли у калитки соседские мальчишки. Самый младший упал и расплакался. Старший тотчас подбежал:
— Не плачь! Ты же мужчина!
Игорь улыбнулся сквозь слёзы. Как похоже на отца… Он достал из кармана часы — стрелки по-прежнему мерно отсчитывали секунды, как тогда, когда их носил дед, потом отец, теперь он.
В доме зазвенела посуда — мама готовила ужин. Пахло пирогами, точно так же, как в детстве. Игорь провёл рукой по шершавому дереву крыльца и подумал — может, пришло время ему кого-то воспитывать? Передать всё, чему научили его — быть сильным, но справедливым, твёрдым, но добрым. Стать отцом — не по крови, а по духу.
Он поднялся и направился в дом — помогать маме с пирогами. Как в детстве, как всегда. Впереди была целая жизнь, чтобы продолжить дело своих родителей. Не по праву рождения, а по праву любви.