«Невестка села на шею моему сыну!» — срывается на крик свекровь, обвиняя меня в лени, пока я в декрете с двумя детьми.
Я никогда не обманывалась. С первой же встречи я поняла — свекровь меня не примет. Дело не в моём характере, не в поступках, не в любви к её сыну. Нет. Просто я из Вологды, а она — москвичка. И этого было достаточно, чтобы поставить на мне крест. Я — «провинциалка», «не её уровня», «не пара».
Когда мы с Сашей расписались, её холод чувствовался кожей. Она улыбалась сквозь зубы, говорила с натянутой вежливостью. Делала вид, что всё нормально, но в каждом слове сквозило высокомерие. Её реплика на свадьбе: «Ну хоть детки будут здоровые — деревенская кровь» — я запомнила навсегда.
Мы сразу решили жить отдельно. Съёмная однушка, пусть и тесная — но своя. Я чётко сказала мужу: «С твоей матерью под одной крышей я не выдержу. Задохнусь». Он понял. Даже когда она уговаривала: «Зачем деньги на ветер? У нас в Люберцах место есть!» — он твёрдо ответил: «Мама, мы сами справимся».
И тогда она решила: это я во всём виновата. Это я настроила её сыночка против семьи. С этого момента её взгляд стал ядовитым. Она не кричала открыто, но каждый вздох, каждая фраза дышали презрением. Я молчала. Потому что любила мужа. Потому что не хотела скандалов.
Потом я забеременела. Мы с Сашей давно этого ждали. Хотели детей, пока молоды, пока есть силы. Но для свекрови это стало новым поводом для злости.
— И как вы в однушке с ребёнком жить будете? На одну зарплату Саши? В нищету скатитесь! — качала она головой.
Мы снова отказались переезжать к ней. Да, было тяжело. Но мы не ныли. Я подрабатывала на фрилансе, муж горел на работе. Никто нам не помогал. Всё сами.
Когда родился первый, свекровь будто смягчилась. Начала приезжать, дарила игрушки, умилялась. Я почти поверила, что она изменилась. Но когда я забеременела вторым — всё вернулось. Только теперь её злость вырвалась наружу.
— Совсем крыша поехала?! Второго рожать?! Ты только плодить умеешь, а работать — нет, да?! А Сашка твой пусть вкалывает, как лошадь? Он и так вкалывает без выходных! А ты ноги сложила!
Я молчала. Но когда она бросила: «Сделай аборт и выйди на работу, как все нормальные!» — муж взорвался. Впервые за все годы не отмахнулся, а закричал. Громко. Жёстко. Больно.
— Мама, хватит! Это наша семья! Мы не у тебя ничего не просим! Не нравится — не звони!
Она пропала. Перестала приезжать. Звонит только ему, и то тайком. А за спиной продолжает поливать меня грязью на всех родственных сборищах: мол, тунеядка, на шее у сына сидит, нарожала детей, чтобы не работать…
Мне больно. Не от её слов — к ним я привыкла. Больно оттого, что она — мать моего мужа. Что могла бы быть рядом, радоваться внукам, поддерживать… А вместо этого — лишь подлость. За что? За то, что мы живём так, как хотим?
Да, я сейчас дома. Но это не отдых. Это бессонные ночи, горы пелёнок, вечное «мам», усталость до трясучки. Я — мать. И устаю куда больше, чем когда работала бухгалтером. Я не висит на муже — у нас всё общее. Дом, дети, жизнь. Пока он зарабатывает — я растиИ самое горькое — что её ненависть не убила во мне желания, чтобы когда-нибудь она просто посмотрела на нас и увидела — мы счастливы.