В старом, потрёпанном автобусе было душно. Горячий воздух, нагретый до тридцати градусов, поступал через открытые окна, но вместо прохлады приносил лишь дорожную пыль. Пассажиры задремали, расслабленные жарой.
Впереди показались золочёные купола небольшой церквушки, к которой плотно прижались деревянные домики. За ними виднелись крыши и верхние этажи кирпичных пятиэтажек. Люди стали просыпаться, двигаться, собираться. Кто успел — уже с сумками двинулся к выходу, стремясь первым покинуть духоту салона.
Только одна женщина оставалась на месте, не шевелясь, устремив взгляд в окно. Её руки с проступающими голубыми венами лежали на коленях. Светлые волосы с тёмными отросшими корнями неопрятными прядями свисали по обе стороны худого лица, подчёркивая его бледность. Уголки губ опущены, веки истончены морщинами. Впечатление было такое, будто перед вами человек, измотанный болезнью или жизнью, не ожидающий от неё ничего хорошего.
Автобус с последним усилием вздрогнул и остановился на маленькой площади перед церковью. Пассажиры нетерпеливо теснились у дверей, спеша выйти наружу.
— Женщина, приехали. Конечная, — окликнул её полный лысеющий водитель, высунувшись из кабины.
Она огляделась — в салоне остались только она и он.
— Приехали, выходите, — повторил он.
Женщина подняла стоявшую у ног небольшую сумку, медленно встала и пошла по проходу между сиденьями.
— До свидания, — произнесла она перед открытой дверью, не оборачиваясь.
Как только она сошла наружу, за её спиной с глухим лязганьем закрылись двери автобуса. Она медленно пошла в сторону деревянных домов. Вдруг раздался удар колокола. За ним последовал мягкий, переливающийся перезвон. Женщина остановилась, подняла голову к небу, а затем направилась к церкви.
Пройдя по узкой тропинке, украшенной цветами, она вошла в распахнутые двери. На неё сразу набежала прохлада, напоенная запахом ладана. Луч заходящего солнца проникал сквозь окно, освещая пылинки в воздухе и ярким пятном ложась на деревянный пол.
Женщина шагнула внутрь, и стук её каблуков нарушил тишину. Оглядевшись, она села на скамейку у входа.
— Вам плохо? Принести воды? – обратилась к ней молодая девушка в платке, повязанном вокруг шеи. Голубые глаза смотрели с живым сочувствием.
— Сейчас, — ответила женщина.
Девушка ушла, но вскоре вернулась с кружкой воды.
— Вот, попейте. Рядом источник, вода всегда холодная, даже в такую жару.
Анастасия взяла кружку. Вода была чистой, студёной — так, что зубы заныли.
— Если что-то нужно — обращайтесь, — сказала девушка и ушла, шурша длинной юбкой, в угол, где за деревянной стойкой были разложены церковные товары.
Анастасия допила воду и подошла к стойке.
— Спасибо. — Она поставила кружку. — А ты местная? Тут всех знаешь?
— Посёлок небольшой. А вам кто нужен?
— Мария Кулешова… Ты её знаешь?
— Это моя бабушка. Только она умерла год назад. А вы ей кто будете? – девушка вышла из-за стойки и теперь стояла в нескольких шагах, внимательно глядя на незнакомку.
Пауза. Анастасия молчала.
— Вы ведь Анастасия? – тихо спросила девушка. – Я Полина…
Восемнадцать лет назад
Мария сидела на лавочке у крыльца, прищурившись от лучей заходящего солнца.
— Мама… — раздался рядом голос.
Мария повернула голову, прикрывая глаза ладонью, сложенной козырьком. Перед ней стояла Настя — её дочь, сбежавшая больше года назад. В одной руке она держала ребёнка, завёрнутого в тонкое одеяло, в другой — чёрную спортивную сумку.
— Вернулась… Я так и думала, что всё кончится этим. Насовсем или как? – сухо спросила Мария.
Занавеска в соседнем окне чуть дрогнула.
— Пойдём в дом. Не стоит соседей смущать, — сказала она, медленно поднимаясь с лавочки, опираясь рукой на согнутое колено.
Анастасия немного замялась, потом последовала за матерью. Быстро окинула взглядом избу, оставила сумку у порога, подошла к железной кровати и осторожно положила на неё малыша. Разогнувшись, глубоко вздохнула.
— Мальчик или девочка? – равнодушно спросила Мария, глядя в спину дочери.
— Дочка. Полина, — ответила Настя, поворачиваясь к матери.
— Я так и знала, — снова вздохнула Мария. — Вижу, несладко тебе пришлось, раз к матери вернулась. А не ты ли кричала когда-то, что сюда ноги твоей больше не будет? Что дальше делать думаешь?
— Не сейчас, мам. Очень устала, — сказала Анастасия, поправляя выбившуюся прядь волос, и села рядом с ребёнком.
— Ладно. Куда торопиться? — Мария перевела взгляд на почти плоскую грудь дочери под кофтой. — Молока нет? Откуда ему взяться, если ты вся истощённая. Подожди, я схожу к Нинке — у неё коза, даст молока.
— У меня есть смесь, — быстро произнесла Анастасия, немного успокоившись: похоже, первый приступ гнева у матери миновал.
— Не буду я химическим зельем кормить внучку. – Мария махнула рукой и направилась на кухню — в небольшой закуток за печкой.
Через минуту она вышла из дома с литровой банкой, не взглянув на дочь. Вернувшись, застала Анастасию спящей рядом с ребёнком. Девочка ёрзала, надувая щёчки, пытаясь освободиться от одеяла.
Долгое время Мария стояла, разглядывая дочь и малышку. Когда девочка расплакалась, бабушка бережно взяла её на руки:
— Ну-ну, чего плачешь? Вот мама рядом, видишь — даже не проснулась. Наверное, совсем вымоталась.
Мария перенесла внучку на диван, развернула, вздохнула, достала из сумки памперсы, аккуратно переодела ребёнка. Погрела молоко в ковшике с горячей водой и накормила Полю. Та утолила голод и сладко уснула.
Почти до рассвета мать и дочь шепотом ссорились. Анастасия плакала, просила понять её, поддержать, а Мария высказывала всё обиды, скопившиеся за годы разлуки. Лишь перед самым утром они замолчали и уснули.
Разбудил Марию детский плач. Она резко вскочила, подбежала к кровати.
— Настька! Почему ребёнок плачет?! Снова мокрая? И покормить давно пора! Анастасия! – повысила голос Мария, но ответа не было. Крик девочки становился всё громче.
— Господи! – Мария опустилась на край кровати, прижав ладони ко лбу. Осмотрелась растерянно. – Сбежала… Проклятая! Бросила мне ребёнка и слиняла. А я и не заметила… Просто проворонила…
— Сбежала… Как была сучкой, так и осталась, — прошептала она, сдерживая слёзы.
Крик внучки заглушил остальные слова. Мария резко повернулась к девочке:
— Тише! Не ори! Не поможет твой плач. Мать далеко, не услышит. Сейчас я тебя устрою.
Она встала, решительно направилась на кухню, где зашуршала тряпками, зазвенела посудой. Через несколько минут вернулась, переодела Полю, протянула ей бутылочку.
Девочка жадно прильнула к соске.
— Нравится? Это настоящее молоко, живое. Не то что твои смеси. Что мне с тобой делать? Как жить дальше будем? За что такое наказание, Господи? Брошенная дочерью, а теперь ещё и младенец на шее… Кукушка. Стыд один…
Так началась новая жизнь для Полины. Анастасия больше не появлялась. Внучка росла с бабушкой. Мария кормила, одевала, заботилась, но редко ласкала. За провинности наказывала строго, без сожаления. Иногда и веником пригрозит.
Когда Поля стала подрастать и спрашивать о маме, Мария однажды твёрдо заявила:
— Умерла твоя мать. Нет у тебя ни матери, ни отца. Только я одна тебе родная. И если я помру — останешься совсем одна. Запомни это.
Эти слова пугали Полю до глубины души. Она прижималась к бабушке, умоляла не умирать, не оставлять её одну.
— То-то же. Молись, чтобы я ещё пожила. А то и правда — уйду, простите Господи. — Мария крестилась перед старой иконой, висящей на полке под потолком.
Однажды Поля нашла старые фотографии матери. Мария вырвала их из рук внучки и бросила в печь.
— Нет у тебя матери! Ты сирота! — кричала она тогда.
Но одна карточка уцелела. Лицо было почти не различимо, но Поля хранила её, доставая иногда, чтобы просто посмотреть.
Время летело. Девятый класс закончился. Мария советовала идти в училище, получить профессию. Но Поля решила продолжить учёбу и поступила в десятый класс.
— Думаешь, я тебя до пенсии содержать буду? — ворчала Мария, но спорить не стала.
А зимой Мария серьёзно заболела. Кашель был таким сильным, что она не могла удержаться. Поля терпеливо стирала испачканное, ночами грела молоко с мёдом. Медленно, но Мария начала выздоравливать, и к весне окончательно поправилась.
Но следующей осенью ноги отказались служить. Мария отказалась ехать в больницу. Через месяц её не стало. Поля осталась одна. В подполе — картофель, банки с огурцами, помидорами, варенье. Выживет.
Как-то к ней зашёл отец Павел. Он перекрестился перед иконой и предложил помогать ему в церкви во время служб.
— Анисья совсем ничего не видит, а народ здесь бедный, но доброжелательный. Приносят, кто что может — пироги, крупу, макароны.
Поля согласилась. В будни училась в школе, а по выходным работала в храме — собирала приношения, помогала со свечами, пела вместе со слепой бабкой Анисьей вместо хора, убиралась.
Жила одна, но вокруг были люди. Парни в основном держались на расстоянии, дразнили «монашкой», но Поля не обижалась. Стоило кому-то постучать в окно — и тут же убегали. Дальше шалостей дело не заходило. Все знали: за Плющей приглядывает отец Павел. А он — человек с характером. Ходили слухи, что до священства он прошёл через войну, контуженный. Его побаивались.
Так и жила Поля под защитой отца Павла и Божьим покровительством.
Окончив школу, она поступила в медицинское училище — другого варианта в посёлке не было.
Однажды она спросила отца Павла:
— Какую записку подавать — за здравие или об упокоении?
Священник задумался.
— Если Мария сказала, что твоя мать умерла — значит, для неё она действительно умерла. Но я думаю, что живёт твоя мать где-то, только боится вернуться. И жизнь у неё нелёгкая, раз бросила тебя. Подавай за здравие. И молись, чтобы одумалась, приехала. Ты ведь всё равно её дочь.
С тех пор Поля ставила свечи за здравие Анастасии, молилась и ждала.
— Подождите, сейчас, — Поля метнулась по храму, затушивая лампады и свечи, переходя от одной иконы к другой.
Заперев тяжёлую железную дверь, она вышла. Они шли домой молча. Поля не знала, что сказать, а Анастасия боялась начать разговор первой.
— Никак к тебе гости? — окликнула их женщина, идущая навстречу.
Поля кивнула и поспешила вперёд, опустив глаза.
— Никак Настька вернулась? — послышалось им вслед. — А Мария говорила — умерла.
Анастасия услышала эти слова и вопросительно посмотрела на дочь.
Поля молча кивнула.
Они дошли до дома. Поля открыла дверь, пропустила мать вперёд.
— Проходите. Я утром картошку сварила, сейчас пожарю — и за молоком схожу, — сказала Поля, беря со стола банку.
— Постой… Не уходи пока. Дай взглянуть на тебя. Ты совсем не похожа на меня. И всё время в платке ходишь? – спросила Анастасия.
— Только в церкви. — Полина распустила концы, сняла платок, встрепенула волосами.
— У тебя красивые волосы. Не прячь их, — сказала мать, внимательно разглядывая дочь.
— А вы надолго приехали? – наконец решилась задать вопрос, который давно давил на сердце.
— Некуда мне больше ехать. Не прогонишь? – с надеждой в голосе спросила Анастасия.
— Нет, конечно. Оставайтесь. Это ваш дом тоже, — твёрдо ответила Поля.
— Спасибо. Только не надо «вы». Говори мне «ты». Мамой я тебе не была, это правда… — грустно усмехнулась Анастасия и вдруг медленно опустилась на колени перед дочерью.
— Я не заслужила этого слова — «мама». Не растила тебя, бросила. Прости меня, родная. Хотела оставить в роддоме, но не смогла. Привезла к маме. Она, может, и не ласковая, но всё же родная…
Анастасия обхватила себя руками и поползла на коленях к Поле.
— Что вы делаете, встаньте! — испугалась та и отступила назад.
Но женщина обняла её за талию, прижалась и заплакала, прося прощения.
— Прощение нужно просить у Бога, а не у меня, — шептала Поля. — Я давно вас простиила. Встаньте, пожалуйста… Не мучайте ни себя, ни меня…
Потом они долго сидели и говорили. Анастасия пыталась объяснить свои действия, оправдаться:
— Я просто потеряла голову… Влюблена была без памяти. Поймёшь, когда сама полюбишь.
Поля слушала и не могла поверить, что эта измученная женщина — её мать.
Она постелила ей на старой железной кровати, где восемнадцать лет назад оставила маленькую Полю. Сама легла на диван. Целую ночь она прислушивалась к дыханию матери, строя планы будущей жизни вместе. То благодарно молилась Богу, что услышал её просьбы, то обращалась к бабушке, словно знала, что та видит их оттуда. Боялась закрыть глаза — вдруг проснётся, а мамы уже нет, как тогда, много лет назад.
Но к утру всё-таки уснула. Разбудило её солнце, пробивавшееся сквозь занавески причудливым узором на полу. Поля резко вскочила, подбежала к кровати. Постель была смята, но Анастасии там не было. Сердце замерло: неужели снова ушла?
Или это был сон? Иллюзия, подаренная молитвами? Откуда тогда следы ночного присутствия матери?
В это время за спиной скрипнула дверь. Поля обернулась — на пороге стояла Анастасия с полотенцем в руках. Выглядела бледной, но немного освежённой.
— Я на реку ходила умываться. Как раньше… — начала она, заметив растерянность дочери, но осеклась.
— Я думала, вы уехали… — прошептала Поля, и слёзы сами потекли по щекам. Она бросилась к матери, крепко обняла и заплакала, как маленькая девочка, которой приснился страшный сон…
Какой бы ни была, человеку нужна мать. Никто и ничто не сможет занять это место в сердце ребёнка. Бог учит прощать — человеческими силами это часто невозможно. Но с Его помощью всё возможно.