Мать ушла в среду днем, и велела дочери на улицу не высовываться. Когда Полинка ложилась спать, печь была еще теплой, а наутро дом уже выстил.
Матери не было, девочка выбралась из-под одеяла, сунула ноги в валенки и побежала на кухню. Здесь ничего не изменилось.
На столе стояла закопченная кастрюля. В ней – Полинка помнила – лежали четыре картошки, сваренные в мундире. Две девочки съели вчера перед сном. На полу стояло почти полное ведро воды.
Полинка почистила две картошины и позавтракала, макая их в соли и запивая водой. Из подпола тянуло холодом, и девочка снова забралась в кровать.
Она лежала под одеялом и прислушивалась к звукам, доносившимся с улицы. Полинка ждала, когда хлопнет калитка и мать придет. Она затопит печь, и в доме станет тепло. Мама сварит картошки, и высыплет ее на стол, а Полинка будет катать ее горячую, чтобы она скорее остыла.
В прошлый раз мама принесла два пирожка с капустой, и Полинка съела их, запивая горячим чаем. Сейчас нет ни пирожков, ни чая, а главное – за окнами уже темнеет, а мама все еще не пришла.
Пока совсем не стемнело, девочка пробралась на кухню и доела оставшуюся картошку, зачерпнула стакан воды и поставила на стул рядом с кроватью. Потом она вернулась в старую материнскую толстовку, натянула на голову капюшон и снова забралась под одеяло.
За окнами было темно, в доме холодно. Полинка, маленькая шестилетняя девочка, лежала в кровати под старым стеганым одеялом, стараясь согреться, и ждала, когда вернется мать.
Утром ничего не изменилось, разве что в доме было еще холоднее и было нечего.
Полинка вытащила из коридора пять поленьев – ей пришлось это сделать два раза. Потом девочка подтащила к печке табуретку, встала на нее и кочергой открыла заслонку. Правда, получилось это не с первого раза, и на девочку посыпались сверху хлопья сажи и какая-то труха.
Полинка не раз видела, как мать растапливает печь, и она старалась делать все точно так же. Сначала вложила в печь два поля, затем оторвала от старых газет несколько листов, смела и воткнула их между поленьями, а сверху положила сухую бересту, а на ней еще полено. Потом подожгла бумагу и бересту. А когда взяли поленья, засунула в печь еще два и закрыла дверцу.
После этого Полинка вымыла с десяток сырых картофелина, включила их в чугун, залила водой и, встав на табуретку, передвинула ее под печь.
Девочка устала, пока все это делала, но ей показалось, что в комнате стало теплее. Теперь надо было ждать, пока печь как следует согреет дом и сварится картошка.
Когда-то у Полинки был папа, но она его не помнила. Он собрал свои вещи и уехал в город, потому что мама часто ходила в гости к своим подругам и, как говорила бабушка, «заливала глаза».
Пока была жива бабушка, Полинке жила хорошо. В доме всегда было чисто, тепло и пахло пирогами. Бабушка часто пекла пироги с капустой, с морковью, с ягодами.
А еще она готовила в чугунке вкусную пшенную кашу – поставила перед Полинкой тарелку и рядом – кружку топленого молока.
Потом в доме был телевизор. И Полинка смотрела мультфильмы, а бабушка – кино, которое называлось странным словом – «сериалы».
Без бабушки стало совсем плохо. Мама уходила днем и вернулась ночью, когда Полинка уже спала. Дома часто не было еды, и девочка довольствовалась вареной картошкой и хлебом.
Прошлой весной мама не посадила огород, поэтому в этом году даже картошек было мало. Куда делся телевизор, Полинка не знала. Так прошло, как в этот раз, мама еще не уходила.
В доме стало тепло, картошка сварилась. Полинка нашла в шкафу на кухне бутылку с подсолнечным маслом. Масла была мало – всего столовая ложка, но горячая картошка с маслом – гораздо вкуснее, чем холодная безо всего.
Заварив в чашку малиновый лист, Полинка напилась горячего чая, и ей стало жарко. Она сняла материнскую толстовку, легла на кровать и заснула.
Проснулась девочка от шума. В комнате сидели соседи – баба Маша и дедушка Егор и еще какой-то незнакомый человек.
– Захаровна, – обратился незнакомец к бабе Маше, – тогда ты на пару дней возьми девочку к себе, отцу я позвонил – он в воскресенье приезжает.
Сейчас из этого места прибудут следователь и врач. Я их здесь подожду.
Баба Маша поискала, во что одеть Полинку, ничего не найдя, надела на нее ту же материнскую толстовку, а сверху замотала старым бабушкиным платком.
Когда они вышли в коридор, Полинка увидела, что около поленницы лежит что-то, прикрытое двумя мешками. Из-под одной торчала нога, обутая в материнский ботинок.
Баба Маша привела Полинку к себе домой и велела мужу затопить баню. Она вымыла девочку, хорошенько попарила ее березовым веником, завернула в большое полотенце, посадила в предбаннике и велела ждать. Через несколько минут вернулась с чистой одеждой.
Полинка сиделка за столом в байковой пижаме, шерстяных носках. На голове ее было связано белое в голубенькую крапинку платок. Перед девочкой стояла тарелка с борщом.
В комнату вошла женщина, посмотрела на Полинку, тяжело глядя.
– Вот, Мария Захаровна, – протянула она бабе Маше большой пакет, – кое-какие вещички для девочки. Мои-то уж выросли. Тут и курточка зимняя есть. Горе-то какое.
– Спасибо, Катя, – ответила ей баба Маша и вернулась к Полиньке, – поела? Пойдем, я тебе в ту комнату, где мультфильмы включены.
В этот день и на следующий к Марии Захаровне приходило еще несколько женщин. Из обрывков разговоров Полинка поняла, что маму нашла замерзшей в сугробе совершенно случайно. А еще – кто-то позвонил ее папе, и он скоро приедет.
Полинка жалела маму и скучала по ней. Ночью она тихонько, чтобы никто не слышал плакала, укрывшись с головой одеяла.
Приехал отец. Полинка с любопытством смотрела на высокого темноволосого мужчину, которого она совсем не помнила. Она немного побаивала его и поэтому сторонилась. Он тоже смотрел на девочку изучающе, и только один раз, при знакомстве, как-то неловко погладил ее по голове.
Отец не мог долго задержаться, поэтому они уехали на следующий день. Перед выездом он закрыл ставни, досками крест-накрест заколотил окна и двери и попросил соседей присмотреть за домом.
Баба Маша на прощанье сказала Полиньке:
– У отца есть жена – Валентина. Она будет твоей матерью. Ты ее во всем слушай, не перечь. По дому помогай. Тогда она тебя полюбит. Кроме отца, у тебя никого нет, и другого дома, кроме отцовского, тоже нет.
Но Валентина Полинку так и не полюбила. Их детей у женщины не было, и она, наверное, не знала, как это – любить детей. Но девочку Валентина не обижала. Следила за тем, чтобы Полинка всегда была аккуратно одета, правда, новые вещи покупала очень редко, довольствуясь тем, что дарили ей для девочки-коллеги и знакомых.
Сразу же, как только отец привез Полинку, Валентина «похлопотала» и устроила девочку в садик. Утром отводила, вечером после работы забирала. Дома сразу начала заниматься ужином или делами других хозяйств, а Полинка сидела у себя в комнате и смотрела в окно или рисовала.
Отец тоже часто не разговаривал с дочерью, считал, что все, что нужно, он для нее делает: сыта, одета, обута – что еще?
Когда Полинка пошла в школу, она тоже не доставила никаких хлопот ни отцу, ни Валентине. Училась нормально, в основном на четверки, а по математике, физике и химии у нее были тройки. Но учитель сказал, что девочка старается, просто точные предметы ей не даются.
Зато она была первой на уроках труда, особенно когда девочка что-нибудь шила, вязала или вышивала. Даже учительница удивилась, как ловко у Полинки все получается. Ольга Юрьевна только покажет новый шов или узор, Полина за ней повторяет, будто уже давно все умеет и знает.
Так и жила Полина в семье, отец: лет с десяти сама выбирала квартиру, могла перегладить гору белья, а с тринадцати лет готовила на всю семью. С Валентиной они общались только по хозяйственным делам, но Полин, казалось, большего и не надо было.
Отец был доволен, что дома было спокойно, никаких проблем подросткового возраста, пугали его коллеги, наши дочери. Молчаливость и необщительность дочери считались чертой ее характера.
После девятого класса Полина сказала, что хочет поступить в колледж и выучиться на закройщика и портного. Отец ходил с ней в промышленно-экономический колледж, они подали документы, и с сентября Полина начала учиться.
Она так же выполнила много работы на дому, но сейчас еще стала шить. У Валентины была старая швейная машинка, Полина наладила ее, и теперь не было проблем, если надо было подрубить полотенце, сшить новые шторы или самостоятельно отремонтировать одежду. Девушка все это делала сама. К ней стали обращаться соседи – кому брюки укоротить, кому постельное белье нестандартного размера сшить. Брала она недорого, но деньги эти не тратила – собирала.
Три года пролетели незаметно. Закончилась учеба, Полина исполнилась восемнадцать лет.
Неожиданно для отца девушка заявила, что хочет вернуться в родную деревню.
– Разве тебе здесь плохо? Почему ты уезжаешь? – спросил отец.
– Вы меня вырастили, и я вам очень благодарна. Но дальше я сама.
Свой дом Полина еле нашла. Ее деревня, в отличие от многих других, не умирала, а наоборот, росла – рядом несколько лет назад прошла новая дорога, появились новые жители, построили новые дома.
Дом, который раньше казался Полине, теперь смотрел как неказистая избушка на фоне выросших двухэтажных коттеджей. Правда, несколько реализованных домов остались прежними. Вот с одной стороны дома бабы Маши, а с другой – дедушка Егора. Интересно, живы ли они?
Полина открыла калитку – та скрипела так же, как в то время, когда маленькая Полинки прислушивалась к этой скрипке, ожидая мать.
Девушка поднялась на крыльцо. «Без инструментов в дом не попасть», – задумалась она.
Оставив вещи на крыльце, она пошла к дому бабы Маши. Полина вошла в калитку и увидела пожилую женщину, которая полола клумбу с цветами.
– Здравствуйте, – сказала Полина.
Женщина выпрямилась и внимательно посмотрела на девушку:
– Здравствуйте, – ответила она. – Вы кто же заботитесь? Лицо вроде знакомое…
– Мария Захаровна, это же я, Полинка.
– И правда, Полинка! А как на мать-то похоже! – воскликнула баба Маша. – Приехала!
– Приехала, да только в дом попасть не могу. Нет ли у вас какого-нибудь гвоздодера или еще чего-нибудь, чтобы доски оторвать? – спросила Полина.
– Сейчас, погоди! – сказала она и крикнула в сторону дома: «Захар! Иди-ка сюда!»
На крыльцо объявил парень двадцатилетнего возраста.
– Внучек! Возьми какой-нибудь инструмент, помог соседке дом открыть.
Через час все окна и двери были открыты, и Полина вошла в дом, в котором не было двенадцать лет. Вот здесь, в коридоре лежала мать, когда она в последний раз видела ее, вернее ее ноги, обутые в коричневые ботинки со сбитыми носами.
Вот на кровати стеганое одеяло, под которым она думала согреться. Ведро, чугунок, закопченная кастрюля. Полина словно снова вернулась двенадцать лет назад.
Она вспомнила наказ бабы Маши: «Веди себе хорошо, и ты будешь любить. Никакого другого дома, кроме отцовского, у тебя нет».
«Как же нет? Вот он, старый, с покосившимся крыльцом, но такой родной! – задумалась Полина. – Здесь я буду счастлива!»
Почти неделю она мыла, чистила, стирала, красила. Нашла печника в соседней деревне – он прочистил трубу и наладил печь, а Полина ее побелила. Выбросила действующую традиционную хламу из кладовки и чердака, повесила новые занавески.
Захар помог ей поправить крыльцо и завалился в несколько точек забора.
И все это время к ее дому приходили деревенские жители – те, что помнили ее и ее мать, удивлялись, что она решила переехать сюда.
Отец, наверное, не узнал бы свою молчаливую, необщительную дочь – с лица Полины не сходила улыбка. Она была разговорчивой и дружелюбной.
Местный тракторист вспахал ей в огород, и хотя было уже поздно, но Полина под руководством Марии Захаровны смогла кое-что посадить и привести в порядок ягодные кусты.
– Ничего, в этом году ты с рассадой опоздала, а в следующем посадишь все, что нужно, – говорила баба Маша.
Закончив с домом, Полина устроилась на работу – пока не по специальности. Не было в деревне ателье, где она могла бы работать, и швейной машинки у нее не было. Поэтому она пошла работать на почту. И не за стеклом сиденья, а развозить почту по трем соседним деревням.
Выдали ей казенный велосипед, и поехала Полина крутить педали: до деревни – два километра, до одной – три.
С первой зарплаты купила себе швейную машинку, со второй – оверлок. Стала шить – сначала для дома, потом и заказчики нашлись. Немного, конечно, деревня – не город, но понемногу и в близлежащих деревнях о ней выяснилось. Стали люди приходить.
А через пару лет почту развозил уже другой почтальон – Полина огорода и заработал на шитье вполне достаточно. Тем более что на велосипеде ей уже с трудом было ездить – они с Захаром, за которого Полина вышла замуж, ждали первенца.
С отцом и Валентиной Полиной общалась, они на свадьбу приезжали, звали молодых в город. Но те отказались:
– Мой дом здесь, – сказала Полина.