Когда бабушка Татьяны ушла из жизни, она мчалась через континенты, отчаянно надеясь успеть попрощаться… но приехала слишком поздно. Охваченная чувством вины, она отправилась на кладбище и обнаружила там таинственный свёрток, оставленный специально для неё. Пытаясь справиться с горем и любовью, Татьяна понимает, что некоторые связи превосходят время, принося утешение самым неожиданным образом.
Когда в то утро позвонил мой дядя, я почувствовала тревогу ещё до того, как он заговорил. Его голос был напряжённым и отрывистым, но напряжение чувствовалось.
— Бабушка ушла, Таня, — сказал он. — Она скончалась вчера ночью.
На мгновение меня окутала тишина. Словно разум отказывался понимать услышанное.
— Похороны завтра, — продолжил он. — Если не успеешь приехать, мы всё равно похороним её.
— Что? Завтра? — мой голос сорвался. — Я никак не успею!
— Тогда не приезжай, — резко ответил он. — Её больше нет, Таня. Мы не можем ждать тебя.
Я застыла с телефоном в руке, гудки после завершения вызова словно вырывали меня из реальности. Дядя Андрей, всегда практичный и строгий, воспринял смерть бабушки как очередное событие.
Но она была для меня больше, чем бабушка. Она была всем моим миром.
Она взяла меня к себе после того, как умерла мама, когда я была слишком мала, чтобы понять, что такое смерть. Бабушка наполнила мою жизнь любовью и смехом, согревая пустоту, оставленную мамой.
Мысль о том, что я не смогу проститься с ней, разрывала меня на части.
Я в панике забронировала ближайший рейс, поспешно собирая чемодан. Я даже не была уверена, что положила подходящую одежду для похорон. Каждая минута казалась предательством.
Я боялась, что её похоронят, пока я буду в тысячах километрах, возможно, застряв в аэропорту.
Перелёт был мучительным. Я не могла ни есть, ни спать, ни отвлечься. Поднос с едой оставался нетронутым; еда остывала.
Я была опустошена.
Воспоминания о бабушке — её рассказы, объятия, мягкая мудрость — накрывали меня волнами. Несмотря на все мои надежды, я приехала слишком поздно — похороны уже состоялись.
— Мы не могли ждать, Таня, — холодно сказал дядя Андрей, когда я позвонила ему.
В её доме меня встретила пустота. Кузены уехали в спешке, оставив за собой мелкие следы своего присутствия.
Любимое кресло бабушки у окна всё ещё хранило её плед, аккуратно сложенный. Невязаный носок лежал рядом, лавандовая пряжа всё ещё была прикреплена к спицам.
Прикоснувшись к мягкой пряже, я разрыдалась.
Она была здесь, вязала, возможно, вспоминая старые семейные истории.
Я рухнула в кресло, крепко сжимая носок, пока воспоминания о ней захлёстывали меня. Боль была невыносимой, но я дорожила ею.
Эта боль — всё, что осталось.
Когда наступило утро, я взяла себя в руки и купила букет её любимых ромашек. Дорога к кладбищу была затуманена сожалениями и несбывшимися моментами.
Её могила выделялась свежей землёй.
У подножия я заметила маленький свёрток с моим именем, написанным её знакомым почерком.
Руки дрожали, когда я открывала его, обнаружив записку.
— Моя дорогая Таня, — начиналось послание.
Голос дяди говорил, что прощания больше не будет. Он всегда ревновал к нашей близости. Послание от бабушки прояснило всё: она знала о нашей связи и, предвидя всё, оставила этот свёрток.
Внутри были золотые наручные часы, обрамлённые крошечными бриллиантами, с гравировкой на обратной стороне: «Бабушка и Таня. Навсегда вместе».
Я опустилась на колени, поражённая её заботой и любовью.
Я встала, сжимая часы — обещание нашей вечной связи.
Стоя у её могилы, я делилась воспоминаниями и извинениями, чувствуя её присутствие в часах на моём запястье — осязаемая, вечная частичка её.
Когда я вернулась домой, пустота уже не казалась такой всепоглощающей. Остатки её жизни, особенно фото, где мы вдвоём, стали мостиком между прошлым и настоящим.
Через некоторое время появился дядя Андрей. Его намерения были ясны: он собирался продать её ценности, считая себя единственным наследником.
Но часы на моём запястье, скрытые от его глаз, стали тайным вызовом — напоминанием о том, что её любовь и уроки принадлежат мне, а не ему.
И когда жизнь вернулась в привычное русло, я носила её близко к сердцу: её наставления звучали с каждым тиканьем часов, с каждым глотком её любимого ромашкового чая, с каждой петелькой, которую я провязывала — одну за другой, как она меня учила.