Маша стояла у окна. Рядом на столе лежал ноутбук, заполненный таблицами, диаграммами, отчётами. Позади царила такая плотная, почти осязаемая тишина — в ней даже слышно было, как скрипит старая балка где-то над кухней.
И вдруг — прикосновение. Тёплые ладони легли на её плечи. Андрей.
— Маш… Можно, я попрошу тебя об одном? — произнёс он тихо, почти ласково. — Может, на выходных сделаешь шашлыки? Ну, как ты умеешь.
— Конечно, могу, — она чуть улыбнулась, не поворачиваясь к нему. — Хочешь романтический ужин?
— Не совсем. Звонила мама. Приедут родители. И Оля со своей семьёй. Сама понимаешь…
Пауза. Вторая. Маша медленно обернулась. Её лицо стало маской.
— Они были у нас на прошлых выходных. И позапрошлые тоже.
Андрей пожал плечами:
— Нравится у нас. Природа, воздух. Что, жалко что ли?
— Не жалко. Просто хорошо бы предупредить. А не объявляться внезапно.
— Всё равно ведь готовишь. Просто добавь пару порций.
Она прикусила губу, взгляд ушёл куда-то в сторону.
— И постираю, и уберу, и развлеку всех… — вымолвила еле слышно.
— Что ты сказала?
— Ничего. Пусть приезжают.
А внутри уже закипало.
Знаешь, что самое горькое? Не то, что тебя используют. А то, что ты сам это допускаешь. Думаешь: «Ну ладно, один раз…» А потом вдруг понимаешь — ты больше не человек, а функция.
Пятый месяц подряд. Каждую субботу — вторжение родни. Дом, доставшийся от любимой бабушки, превратился в бесплатный загородный пансионат. Сначала приглашали вежливо, потом приезжали по графику, а теперь — просто заявлялись без спроса.
А Маша? Она стала всем: поваром, горничной, аниматором. Только за всё платила сама. Мясо, уголь, фрукты, мороженое для детей, даже одноразовые стаканчики.
Андрей говорил: «Ты же любишь готовить». Он даже не догадывался, во что обходится ему эта её «любовь».
Иногда женщины уходят не потому, что их не любят. А потому, что устали быть невидимыми. Для них важнее услышать простое «спасибо», чем сто раз «я тебя люблю».
К пятнице всё было готово. Мясо мариновалось, сад был ухожен, полы сверкали. Маша даже скатерть погладила — дура, да?
И вот — звонок. Телефон задрожал в руке.
— Машуня, деточка! — радостный голос свекрови. — Мы с девочками решили заехать! Не против?
— Когда?.. — голос выдал её с головой.
— Сегодня. Через час будем! Я им столько рассказывала про твой чудесный сад!
— Но я рассчитывала на шестерых…
— Не волнуйся! Мы торт привезём!
Торт. За пять тысяч. На восемь человек. Отличная компенсация за потерянную тишину и личное пространство.
Когда люди врываются к тебе без предупреждения — это не визит. Это захват. А если ты улыбаешься — это не радость. Это защитная маска.
Через час подъехали машины. Одна за другой. Целый кортеж. Подруги в цветастых платьях, жизнерадостная свекровь, визжащие дети. Оля с мужем. И кто-то чужой, незнакомый.
— Посмотрите, какое очарование! — воскликнула свекровь, входя в дом. — Машуня, открывай скорее!
Маша открыла дверь. Улыбнулась. Настороженно и без особого энтузиазма.
— Здравствуйте. Проходите.
— Девочки, это наша Маша! — гордо представила её гостям женщина. — Какая у неё хозяйство! Дом — словно со страниц журнала!
— Это дом моей бабушки, — тихо ответила Маша.
— Вот и славно! Теперь у нас есть дача!
И она произнесла это вслух. Чётко и ясно:
«У нас есть дача».
С особым ударением на «у нас».
Когда чужие люди без спроса расставляют стулья в вашем доме — они на самом деле расставляют точки над «i» в отношениях.
Твой дом — это отражение тебя самого. И когда его начинают считать общим — ты уже не хозяин, а гость в собственной жизни.
Маша прошла на кухню. Руки дрожали. В этот момент раздался ещё один автомобильный сигнал. Приехали новые гости.
Она вышла во двор.
— Кто это?
— Племянник подруги с невестой! Я их пригласила! Пусть тоже отдохнут!
Сюрприз. На девять человек — три шампура мяса. И один маленький торт.
Если вас пригласили на шашлыки — это ещё не значит, что вас пригласили жить в чужом доме. Особенно с таким взглядом, будто всё здесь им принадлежит.
Дом наполнился голосами. Дети орали, гости перешептывались, обсуждали интерьер:
— Шторы бы поменять. Мебель слишком старомодная.
А Маша стояла у плиты. Пар щекотал лицо, кипел соус, грелось вино. Для некоторых — по полному бокалу. Для других — чай. «Не пьёт».
Андрей тем временем жарил мясо, как будто ничего не происходило. Он был рядом, но не с ней. Он был частью этого шумного, беспокойного мира, который ворвался в её жизнь.
— Машуня, пора подавать! — свекровь заглянула на кухню.
— Я рассчитывала на шесть человек.
— Ну ты же умеешь находить выход! Ты ведь наша звезда-хозяйка!
А потом — новый звонок. Громкий. Объявление на весь дом:
— Конечно, Светочка, заезжай! Здесь просто рай! Маша только обрадуется! Сейчас продиктую адрес!
Где-то внутри щёлкнуло. Не хрустнуло, не взорвалось — именно щёлкнуло. Бесшумно, но окончательно.
Маша резко захлопнула крышку кастрюлы. Все притихли.
— Хватит, — сказала она спокойно, но твёрдо.
— Что случилось? — удивилась свекровь.
— Вы вводите людей в мой дом без моего согласия. Это нормально?
— Да брось, это же родные!
— Племянник подруги — ваш родной? Светочка — родная мне?
— Машенька, нельзя быть такой…
— Я не «Машенька». Я человек. У которого есть личное пространство. И предел терпения.
Пауза. Молчание стало плотным, почти осязаемым.
Маша вышла на веранду. Туда, где был Андрей.
— Нам нужно поговорить.
— Сейчас не лучшее время.
— Именно сейчас. Потому что ещё минута — и я больше не смогу молчать.
— Что опять не так?
— Ты обещал: гости только по договорённости. Что сам скажешь матери. Что меня не будут использовать.
— Да что я могу сделать? Не затыкать же ей рот!
— Тогда пусть затыкается рот у неё. А не мой. Я не собираюсь кормить двадцать человек на свои деньги. Я не служанка. Я — твоя жена. Или ты видишь меня иначе?
Он молчал.
— Если ты не можешь выбрать между мной и своей мамой — выбери её. Только знай: меня здесь больше не будет.
Некоторые разрывы не начинаются с подписей под документами. Они рождаются в одном взгляде — том самом, в котором исчезла надежда.
Маша вошла в дом. Не скрывая шагов. Чётко и громко:
— Всё. Пора расходиться. У вас полчаса.
Шок. Смешение голосов. Первым прорвалась свекровь:
— Это что, шутка?
— Нет. Я больше не могу. Уходите.
Поднялся шум. Крики.
«Как ты так можешь?!»
«Неблагодарная!»
«Совсем с ума сошла!»
Андрей молчал. Не вмешивался.
Она посмотрела на него и сказала:
— Либо ты остаёшься со мной. Либо — с ними. Третьего быть не может.
Он вышел вслед за ними. Не за ней.
Некоторые мужчины уходят без слов. Не потому, что трусливы. А потому, что понимают: когда чувства ушли, слова уже бессильны.
Прошла неделя. Он вернулся. С букетом. С заготовленной речью. С извинениями.
— Я всё осознал. Прости. Давай начнём заново. Только мы. По-новому. По-другому.
Она согласилась. С надеждой. Та самая, глупая, упрямая надежда.
Первые дни были как в сказке. Улыбки. Завтраки вдвоём. Молчание — тёплое, а не давящее.
Потом — звонок.
— Приедет мама. Одна. Отдохнуть.
Маша согласилась. С одним условием: без гостей.
Свекровь приехала. С лицом истерзанной женщины. Пила таблетки. Много молчала. Но едва неожиданно появились Оля с детьми — ожила. Смеялась, фотографировалась, радовалась жизни.
Маша посмотрела на Андрея:
— Ты обещал.
— Я не знал, — только и ответил он.
— Нет. Ты просто не хотел знать. Ты всегда выбираешь их. А я — в конце списка. Как запасной вариант.
Вечером она спокойно сказала:
— Проводи гостей. После поговорим.
Он вернулся. Молча.
Она посмотрела прямо:
— Я ухожу. Мы не пара. Ты — сын своей матери. А я — не твоя горничная.
Он снова молчал.
Она собрала сумку. Легко. Спокойно. Без слёз и криков.
Дверь закрылась. Но в этот раз — навсегда.