Я думала, что семья — это навсегда, пока внук, которого я растила как родного сына, не выбросил меня на улицу, как старую мебель. Но он не знал, что у меня в рукаве есть последний козырь.
Я никогда не могла представить, что мальчик, которого я воспитывала как собственного, отвернётся от меня.
Даниэль был моим сердцем, моей гордостью, моим ребёнком задолго до того, как стал моим внуком. Когда его родители переехали в Европу по работе, оставив его одного, я без раздумий взяла его к себе.
Я была той, кто целовала его разбитые коленки, сидела с ним в ночи, когда ему снились кошмары, и каждое утро собирала ему обед в школу. Мой дом был его домом.
И долгое время я думала, что он чувствовал то же самое.
Даже после смерти моего мужа Даниэль остался жить со мной. У нас были свои маленькие традиции — блинчики по воскресеньям, кино по пятницам и долгие разговоры за чашкой чая. Я была уверена, что проведу свои последние годы в этом доме, только мы двое, как всегда.
А потом я заболела.
Сначала это были мелочи — усталость, забывчивость, странное недомогание. Врачи назначили обследования и лечение. И внезапно Даниэль стал заботливым внуком. Он готовил мне еду, разбирался с моими счетами и даже держал меня за руку, когда мне было плохо.
А потом, однажды вечером, он усадил меня за кухонный стол.
— Бабушка, — мягко сказал он, — нам нужно оформить дом на меня. Так будет проще, если… если что-то случится.
Я замешкалась.
— Ты же знаешь, я никогда не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, — быстро добавил он. — Я обо всём позабочусь. Обещаю.
Я была уставшей. Я доверяла ему. И я подписала документы.
Но постепенно я начала поправляться.
Сначала это были маленькие победы — я могла дольше стоять на ногах, яснее мыслить, подниматься по лестнице без отдыха. Туман в голове рассеялся, силы вернулись, и вскоре я снова начала готовить себе еду и ухаживать за садом.
Даниэль всё ещё жил со мной, как и раньше. Всё ещё называл меня «бабушкой» тем же ласковым тоном, всё ещё сидел напротив меня за завтраком, уткнувшись в телефон, пока я пила чай.
И я, наивная, думала, что он сдержит своё обещание заботиться обо мне.
Я ошибалась.
Однажды вечером он пришёл домой с Хлоей, своей девушкой. Я встречала её несколько раз — всегда вежливая, но холодная. Она никогда не смотрела мне в глаза слишком долго и почти не разговаривала.
В тот вечер она уселась на диван, листая журнал, пока Даниэль стоял передо мной, засунув руки в карманы.
— Бабушка, тебе нужно съехать, — сказал он так спокойно, будто напоминал мне купить молока.
Я моргнула.
— Я… что?
Он тяжело вздохнул, словно я была той, кто создаёт проблемы.
— Хлоя переезжает ко мне, и нам нужно больше места. Ты можешь пойти в приют или что-то такое.
Приют.
Эти слова ранили меня сильнее, чем болезнь.
Я сжала подлокотник кресла, стараясь, чтобы голос оставался ровным.
— Прости, что?
— Послушай, — раздражённо сказал он, потирая висок. — Ты старая и стала обузой. Тебе ведь не нужен такой большой дом. Хлоя и я хотим начать совместную жизнь, а с тобой это невозможно.
Я смотрела на мальчика, которого вырастила — того самого, что когда-то цеплялся за мою ногу, боясь темноты, что плакал у меня на руках, когда умер его пёс, что называл меня своей лучшей подругой.
А теперь он выбрасывал меня, как вчерашнюю газету.
— Ты обещал заботиться обо мне, — тихо сказала я.
— Да, но всё меняется, — пожал он плечами. — Ты справишься. Для пожилых людей полно мест. Собери вещи и не усложняй всё.
И он просто развернулся и ушёл, возвращаясь к Хлое, как будто только что не разбил мне сердце.
Но я не сломалась.
Потому что Даниэль совершил роковую ошибку.
Он недооценил меня.
В ту ночь я не сомкнула глаз, слушая, как внизу Даниэль и Хлоя смеются, отмечая свою «победу» за бокалом вина в МОЁМ доме.
На следующее утро Даниэль ворвался в мою комнату с чемоданом в руках.
— Вот, — бросил он его на кровать. — Я собрал твои вещи.
Я посмотрела на чемодан, сжав кулаки.
— Ты собрал мои вещи?
— Да, — сказал он, будто оказал мне огромную услугу. — Давай не будем усложнять. Это больше не твой дом.
Я глубоко вдохнула.
— Ты действительно так считаешь?
— Просто уходи, ладно? На автобусной остановке есть скамейка. Сядешь там, пока не разберёшься.
Скамейка.
Я сжала губы, подняла чемодан и вышла на крыльцо. Даниэль закрыл за мной дверь.
Я сидела там, кутаясь в пальто, надеясь, что он передумает.
Час прошёл.
Ничего.
Я вздохнула, встала и пошла к соседке.
— Маргарет, можно позвонить?
Она ахнула, увидев меня с чемоданом.
— Боже мой, что случилось?
— Даниэль ошибся, — сжала я губы.
Я позвонила адвокату.
— Это случилось, — сказала я в трубку.
— Он выгнал вас? — голос на том конце напрягся.
— Сегодня утром.
— Этот неблагодарный… Ладно, помните пункт, который мы добавили в договор?
Я усмехнулась.
Когда я подписывала дом на Даниэля, адвокат настоял на условии: если он когда-либо выгонит меня или не предоставит жильё, дом автоматически вернётся мне.
Даниэль никогда не удосужился прочитать мелкий шрифт.
Через несколько часов документы были оформлены, замки — сменены.
Когда Даниэль и Хлоя вернулись с ужина, их чемоданы стояли у двери.
Я приоткрыла почтовый слот.
— Ты хотел, чтобы я ушла, милый? — сладко сказала я. — Ну что ж, теперь твоя очередь.
Лицо Даниэля покраснело от ярости.
— Ты не можешь так со мной поступить! Это мой дом!
Я рассмеялась.
— Ах, дорогой, тебе стоило внимательнее читать документы.
Я закрыла почтовый слот и ушла, напевая.
Через месяц я продала дом и переехала в прекрасный пансионат.
А Даниэль?
Хлоя бросила его, как только поняла, что он остался бездомным.
Так что да, последний смех был за мной.
И, ох, каким сладким он был.