— А что если я заберу эту квартиру себе? Мне кажется, это отличный подарок на женский день.
— Мама, ты шутишь? — Алексей замер с бокалом в руке, не донеся его до рта.
Наташу словно окатило ледяной водой. Тюльпаны в вазе, салаты, утка с яблоками — всё, над чем она колдовала с утра, вмиг стало нелепым фоном для абсурдной сцены. Свекровь как ни в чём не бывало намазывала масло на хлеб, будто не она секунду назад выдала фразу, перечеркнувшую весь их уютный мирок. И этот чемодан в прихожей — не просто багаж, а настоящее объявление битвы.
— Галина Петровна, вы… — голос Наташи дрогнул, — вы серьезно сейчас?
Свекровь поправила седеющую прядь волос и отложила вилку. В её глазах мелькнуло что-то странное – то ли раздражение, то ли растерянность.
— Конечно, серьезно. Разве я когда-нибудь шутила о таких вещах? — она обвела взглядом гостиную с недавно сделанным ремонтом. — Мне одной в деревне делать нечего. Тишина эта… звенит в ушах. А здесь – центр города, магазины рядом, поликлиника. Мне в моем возрасте удобства нужны.
Наташа ощутила, как внутри поднимается волна возмущения. Три года они с Алексеем выплачивали ипотеку, отказывая себе во всем. Только-только закончили ремонт, купили новую мебель. И вот теперь…
Алексей отставил бокал и потер переносицу.
— Мам, но это наш дом. Мы его купили, обустроили…
Галина Петровна фыркнула, словно услышала что-то нелепое.
— Сынок, а где твоя мать должна жить? В той развалюхе? Там крыша течет, а печку топить – мои руки уже не те. Я не чужая тебе, в конце концов.
Наташа заметила, как дрожат пальцы свекрови, сжимающие салфетку. Было в этом жесте что-то непривычное, нервное – совсем не похожее на всегда собранную и рассудительную Галину Петровну, которую она знала раньше.
— Мы могли бы помочь с ремонтом вашего дома, — осторожно предложила Наташа, пытаясь сохранить рассудок в этой абсурдной ситуации.
— Ремонтом? — свекровь резко поднялась, и стул скрипнул по паркету. — Мне не ремонт нужен, а нормальная жизнь! После смерти вашего отца я там с ума схожу! А вы… вы молодые, вам проще начать заново.
Праздничные свечи отбрасывали причудливые тени на стены, превращая уютную квартиру в место, где разворачивалась какая-то сюрреалистическая пьеса.
Наташа поймала взгляд мужа – растерянный, почти умоляющий. Она поняла: он разрывается между долгом перед матерью и ответственностью за их общее будущее.
— Думаю, нам стоит всем успокоиться, — Наталья поднялась, собирая тарелки. — Сегодня праздник, давайте не будем…
— Вот именно! — перебила Галина Петровна, и в ее голосе прозвучали истеричные нотки. — Сегодня праздник! Восьмое марта! День, когда женщинам дарят подарки. А что вы подарили мне? Букет увядающих тюльпанов?
Алексей побледнел:
— Мама, перестань, пожалуйста. Давай завтра всё обсудим.
— Нечего обсуждать! — она схватила свою сумочку. — Я уже всё решила. Буду жить здесь. А вы… вы как хотите.
В наступившей тишине было слышно тиканье настенных часов – подарок Галины Петровны на новоселье. Наташа внезапно заметила, что руки свекрови дрожат уже не просто от волнения – они тряслись, словно у человека с болезнью.
— Галина Петровна, вам нехорошо? — спросила она, внезапно переключаясь с обиды на беспокойство.
Свекровь моргнула, словно выходя из транса, и на мгновение в её глазах мелькнуло что-то беспомощное, почти детское.
— Что? Нет… я… — она сбилась, — мне просто душно здесь.
И в этот момент Наташа поняла, что происходит что-то гораздо более серьезное, чем просто семейный конфликт.
Утро выдалось промозглым. Наташа стояла у окна, рассматривая, как мартовский дождь размывает остатки снега во дворе. Галина Петровна спала в их спальне — Алексей настоял, чтобы мать заняла самую удобную кровать.
Сами они провели ночь на диване в гостиной, почти не разговаривая, словно любое слово могло обрушить и без того хрупкий мир.
— Она не уедет, да? — тихо спросила Наташа, когда муж появился на кухне с помятым от бессонницы лицом.
Он молча достал кофейник.
— Лёш, нам нужно что-то решать.
— Я знаю, — он говорил почти шёпотом, боясь разбудить мать. — Просто… я никогда не видел её такой. Она всегда была… железной.
— Железной?
— Да. После смерти отца она даже не плакала при мне. Сказала только: «Жизнь продолжается». И вот теперь…
Минут через десять на кухню вплыла Галина Петровна — в отутюженной блузке, с каждым волоском на своем месте, словно на приём к министру собралась. Только глаза выдавали — пустые, будто смотрели сквозь стены этой квартиры куда-то в невидимую даль.
— С добрым утром, — выдавила Наташа с натянутой улыбкой, комкая в руках полотенце.
Свекровь кивнула, оглядывая кухню так, словно видела её впервые.
— У вас хорошие шкафчики. Я бы только перевесила — слишком высоко для меня.
Наташа и Алексей переглянулись.
— Мам, — осторожно начал Алексей, — нам нужно поговорить о вчерашнем.
— О чём именно? — Галина Петровна деловито заглянула в холодильник, достала масло и хлеб.
— О твоём… решении переехать сюда. Насовсем.
— А что обсуждать? — она методично нарезала хлеб, и Наташа заметила, что нож в её руке слегка подрагивает. — В моём возрасте пора на покой. В тепле, рядом с сыном.
— Но мам…
— Дом в деревне я, пожалуй, продам, — она словно не слышала его. — Выручу немного денег. Вам же на новую квартиру нужно будет что-то.
Наташа почувствовала, как внутри закипает возмущение. Она хотела сказать что-то резкое, но поймала умоляющий взгляд мужа.
— Галина Петровна, — сдержанно начала она, — мы с Алексеем никуда не собираемся переезжать. Это наш дом.
Свекровь замерла с ножом в руке. По её лицу пробежала тень раздражения.
— Наташа, — голос свекрови стал неожиданно резким, — ты славная, но есть вещи, которых тебе не понять. Между матерью и сыном особая связь. Всегда была и будет.
— Мама! — Алексей стукнул ладонью по столу. — Ты себя слышишь вообще?
Нож выскользнул из пальцев Галины Петровны и с пронзительным звоном ударился о кафель. Она даже не попыталась его поднять — застыла, как восковая фигура, уставившись куда-то мимо них.
— Простите, но… кто вы такие? — её голос внезапно стал тихим и растерянным. — Я не понимаю, где я нахожусь…
Алексей бросился к матери:
— Мама? Ты чего? Это я, Лёша. Твой сын.
Секунда замешательства — и взгляд Галины Петровны прояснился. Она нервно рассмеялась:
— Ой, что это я… Задумалась. Конечно, Лёшенька. Я знаю.
Но по тому, как дрогнули её губы, как испуганно забегали глаза, Наташа поняла — свекровь действительно на мгновение не узнала их. И это пугало больше, чем все её требования о квартире.
После завтрака, когда Галина Петровна ушла «осмотреть окрестности», Наташа взяла мужа за руку:
— Лёш, с твоей мамой что-то происходит. Это не просто капризы.
Алексей сидел, опустив голову:
— Я знаю. Мы с Катей, — он имел в виду свою двоюродную сестру, — давно заметили. Она стала забывать вещи, путать имена. Но я думал, это просто возраст…
— Ей нужно к врачу.
— Попробуй ей это скажи. Она всегда была упрямой, а сейчас… — он не договорил, но Наташа поняла: сейчас стало только хуже.
Звонок в дверь прервал их разговор. На пороге стояла соседка — пожилая учительница из квартиры этажом ниже.
— Извините за беспокойство, — начала она, нервно теребя край кофты, — но ваша мама… она стоит внизу у подъезда и говорит всем, что её выгнали из собственной квартиры. Плачет. Люди уже собираются…
Лёша, не дав соседке договорить, метнулся к выходу — только шлёпанцы простучали по ступенькам. Наташа со вздохом рухнула на стул. Праздничный торт с нетронутой глазурью всё еще красовался на столе — молчаливый наблюдатель их рушащегося мирка.
***
— Алло, Татьяна Николаевна? Это Алексей, Галин сын.
Наташа наблюдала, как муж нервно вышагивает по кухне, прижимая телефон к уху. Галина Петровна наконец уснула после скандала у подъезда.
Алексей силой увел мать, пока любопытные соседи шептались и снимали происходящее на телефоны. Она кричала, что он «предатель», что «выбрал чужую женщину, а не родную мать». Затем, поднявшись в квартиру, она как будто забыла обо всем и спокойно попросила чаю.
— Да, мама у нас… Простите, что не предупредил, — голос Алексея дрожал.— Послушайте, с ней происходит что-то странное. Она требует нашу квартиру, говорит, что будет здесь жить, а нам нужно съехать… Да… Да, именно так и сказала.
Наташа заметила, как лицо мужа меняется — от растерянности к шоку, потом к пониманию.
Он слушал долго, иногда переспрашивая, иногда просто кивая, словно собеседница могла его видеть. Наташа не выдержала и подошла ближе, пытаясь уловить хоть что-то.
— Ладно, спасибо за откровенность… Да, тёть Тань, мы разберёмся как-нибудь.
Алексей нажал отбой и безвольно опустился на табуретку, будто из него разом выпустили весь воздух.
— Ну что там? — Наташа подсела ближе, накрыв его ледяные пальцы своими.
— Мама… — он сглотнул, подбирая слова. — У неё деменция. Начальная стадия. Тётя Таня заметила ещё полгода назад. Забывчивость, странные поступки. Мама однажды ушла в магазин в тапочках. В другой раз накричала на почтальона, обвинив его в краже письма, которое сама же и выбросила…
— Почему ты не знал? — тихо спросила Наташа.
— Она скрывала. Запретила тёте рассказывать мне. Говорила, что справится сама. — Он горько усмехнулся. — Всегда была гордой. И вот… Тётя говорит, что после смерти отца всё усугубилось. Она всё чаще путается во времени. Иногда разговаривает с ним, как с живым.
Они переглянулись и рванули в комнату. Посреди гостиной, среди их новой мебели и светлых обоев, застыла Галина Петровна — в выцветшей ночнушке, с растрепанными волосами, вертя головой как заблудившийся ребенок.
— Николай? — позвала она. — Коля, ты где? Мне страшно…
Алексей замер. Николаем звали его отца.
— Мама, — он осторожно подошел к ней, — папы нет. Это я, Лёша.
Галина Петровна вздрогнула, всмотрелась в его лицо, и вдруг её глаза наполнились слезами:
— Лёшенька… Сынок… Что со мной происходит? Я не понимаю… Где я?
Он обнял мать, и она разрыдалась, вцепившись в его рубашку, как испуганный ребёнок.
— Я не хочу быть одна, — всхлипывала она. — В том доме страшно. Там… там как будто призраки. Я слышу голоса. Мне кажется, что кто-то ходит ночью. А на самом деле — никого… Только я. Совсем одна.
Наташа поймала взгляд мужа поверх головы плачущей свекрови. Во взгляде было столько боли и беспомощности, что она не выдержала — подошла и обняла их обоих.
— Что-нибудь обязательно придумаем.
Галина Петровна вдруг подняла на них покрасневшие глаза.
— Я ведь… я не хотела вам говорить, — голос её звучал уже яснее, хоть и срывался. — Думала, пройдёт само собой. Как простуда или хандра. — Она судорожно вздохнула. — А потом решила — в городе врачи хорошие. И вы под боком. Только как сказать-то… — Она потерла висок дрожащей рукой. — Стыдно признаться, что с головой у меня… неладно стало.
— Мам, — Лёша осторожно гладил её поседевшие волосы, как в детстве гладила его она сама, — это не сумасшествие. Это болезнь. Её можно лечить.
— Правда? — в её глазах мелькнула надежда, но тут же сменилась стыдом. — Я вчера наговорила вам ужасных вещей. Наташенька, прости меня. Я не хотела…
Наташа обняла свекровь крепче:
— Всё хорошо, Галина Петровна. Мы всё понимаем.
Позже, когда свекровь снова уснула, они с Алексеем сидели на кухне, молча глядя в окно на вечерний город.
— Что будем делать? — наконец спросила Наташа.
Алексей покачал головой:
— Не знаю. Её нельзя оставлять одну в деревне. Это точно. Но и здесь… Квартира маленькая. Мы с тобой хотели ребёнка…
— Может, найдём ей сиделку?
— Она не согласится на чужого человека. Ты же знаешь маму.
Они замолчали. За окном моросил мелкий дождь, превращая огни города в размытые акварельные пятна. Наташа вдруг вспомнила, как несколько месяцев назад они с Алексеем обсуждали, что неплохо было бы перебраться за город — чистый воздух, тишина, своя земля…
— Лёш, — она повернулась к мужу, — а что, если мы переедем к ней? В деревню?
Он удивлённо поднял брови:
— В её дом? Он же маленький совсем.
— Нет, не в её дом. Рядом. Может, купим участок неподалёку? Построим свой дом, как мы и хотели. Будем присматривать за мамой, но у каждого будет своё пространство.
Алексей задумался:
— Это… могло бы сработать. В деревне Березовка участки не очень дорогие. И до города всего два часа на машине.
— Мы могли бы даже… — Наташа замялась.
— Что?
— Я могла бы работать удалённо. А ты бы ездил в город через день. Так мы всегда были бы рядом с твоей мамой.
Алексей посмотрел на неё с благодарностью:
— Ты правда готова на это пойти?
— А у нас есть выбор? — она грустно улыбнулась. — Она твоя мать. И она больна. Не можем же мы оставить её одну…
Он притянул её к себе:
— Ты удивительная. Не каждая жена так отнеслась бы к такой ситуации.
— Просто я поняла: дело не в квартире. Не в том, что она хочет нас выжить. Она просто боится остаться одна со своей болезнью.
За стеной тихо всхлипывала во сне Галина Петровна, и в этих звуках было столько одиночества, что у Наташи сжалось сердце. Кто знает, что будет завтра? Сохранит ли свекровь ясность ума или снова погрузится в пучину своей болезни? Но одно Наташа знала точно — они справятся. Всей семьёй.