Анна пришла не просто с одним ведром — на этот раз у неё два. В одной руке — огурцы, в другой — кабачки, а на голове платок, завязанный так, что торчат уши. На лице — выражение «не подходи, зарежу». Но тётя Люба уже тянется через забор, как подсолнух к свету, только вместо лепестков — слова просьб.
— Ну ты, как всегда, первая на поле боя! — улыбается она. — А может, мне кабачочков малость отдашь? Мои почему-то не взошли…
Говорит небрежно, будто между прочим, а сама уже глазами шарит по ведру.
— У меня их хоть на ярмарку выставляй, — Анна улыбается в ответ, но взгляд её говорит: «Ещё одно слово — и закопаю вместе с грядкой».
Тут же подходит Катя — дочка, в коротких шортах, которые мама считает неприличными для деревни, но молчит — сейчас не до скандалов. В руках телефон, будто ещё одна конечность.
— Мам, опять всем раздаёшь? Ты же обещала — больше не буду.
— Не сложно мне, — машет рукой Анна, хотя внутри уже закипает. Сложно, ещё как сложно. Только кто это поймёт?
Из дома выходит муж — Игорь. Лицо такое, будто он только что спас мир, хотя на самом деле просто поменял лампочку.
— Анна, где моя рубашка? — спрашивает, как будто она должна её держать наготове.
— Где всегда была, — отвечает она, думая про себя: «Хорошо бы и мне так — пришёл, спросил, получил».
Пока Анна перетаскивает вёдра, к забору подкрадывается дядя Витя — сосед, который приходит «на минуту», а остаётся на три часа.
— Аннушка, золотко, есть у тебя гвоздики сорок пятые? Теплицу надо подлатать.
— Есть, Виктор Семёныч, — вздыхает она, понимая, что снова всё бросит и побежит искать инструменты.
— А молоточек не одолжишь? Пассатижи? Шуруповёрт найдётся?
Через полчаса Витя уходит с целым комплектом и обещанием вернуть всё к вечеру. Анна фыркает — три года назад он одолжил у неё лопату, а теперь видит её только издалека, за забором.
Катя наблюдает за этим представлением и качает головой:
— Может, реально посчитаем, сколько ты тратишь на всех этих родственников?
Вечером Анна садится за стол с блокнотом и ручкой. Считает. Получается: 60 банок огурцов, 30 банок варенья, 30 банок компота и масса других заготовок. Деньги уходят, как вода, время — без следа. А благодарности — единичные.
Она вспоминает, как свекровь в прошлом году заметила:
— У Светки помидоры лучше.
А Светка — женщина с другого конца деревни, чьи плоды напоминают пластмассовые игрушки, но кому это интересно?
Анна не жертва — она сама выбрала быть такой хозяйкой. Ей приятно, когда хвалят её заготовки, говорят: «Твои огурцы — самые вкусные». Но со временем понимает: это не восхищение, а привычка. Все давно расслабились, уверенные, что Анна всё сделает сама. А благодарить никто не торопится.
Иногда ей хочется всё бросить. Переехать в город, в квартиру, где нет ни грядок, ни банок, ни родни, которая приезжает с пустыми сумками, а уезжает с полными. Но потом представляает, как все начнут судачить: «С ума сошла, хозяйство бросила». Легче остаться хорошей, чем стать плохой, пусть даже ценой сотни закатанных банок.
На следующий день приезжает вся родня. На столе — кастрюли, банки, тазы. Анна выходит с листком бумаги.
— Дорогие родные, вот моя смета. Здесь всё: цена огурцов, сахара, уксуса, крышек, воды, газа, электричества и моего времени. За мои огурцы теперь будете платить. Предлагаю делить расходы и работу поровну.
Тётя Галя сразу вскакивает:
— Это что, теперь деньги за всё?
— Мы же семья!
— А я что, не родная? — Анна смотрит так, что у тёти Гали ложка выпадает из рук.
Свекровь молчит, но лицо говорит само за себя.
— Анна, ну ты чего? Разве мы раньше так делали? — спрашивает она.
— Вот именно — всегда я делала. А теперь — вместе.
Катя улыбается, как будто мама только что завоевала Олимпиаду.
— Мам, ты молодец.
Но не всё так просто. Через пару дней звонит тётя Люба:
— Анна, огурчиков баночку оставь, гости приезжают.
— Теперь только по записи, — смеётся Анна, но внутри снова волнение: «А вдруг обидится?»
Вечером Анна сидит с Игорем за чашкой чая и осторожно спрашивает:
— А если они все обидятся и перестанут общаться?
— Ну и что? — пожимает он плечами. — Будешь больше времени на себя иметь.
— А вдруг я буду скучать по ним?
— Тогда решай сама. Только потом не вздыхай.
Анна задумывается. Ей действительно приятно, когда её ценят и просят. Но уже не нравится, что считают должным — как будто всё, что она делает, так и должно быть.
Она вспоминает мамину фразу из детства:
— Хочешь быть хорошей — готовься к тому, что тебя будут использовать.
Тогда она не верила. Теперь — понимает, о чём мама говорила.
В августе нагрянула Лариса — двоюродная сестра Игоря, со всей семьёй: муж, трое детей. С порога:
— Анна, у тебя варенье есть? Дети только твоё едят!
— Варенье есть, — спокойно отвечает Анна, — но за банку — помощь на кухне.
Лариса смеётся — думает, шутка. Но Анна серьёзна. Протягивает фартук:
— Вот тебе таз, вот ягоды, сахар, ложка. Начинай варить.
Лариса недовольно морщится, но начинает. Дети ноют, муж уходит «в огород посмотреть», хотя даже лопаты не берёт.
К вечеру Лариса уезжает. Банку варенья берёт с собой — своё собственное.
На следующий день происходит неприятный случай. Приезжает свекровь — с подругой, той самой Светкой, у которой помидоры выглядят, как пластмассовые, но это никого не смущает.
Анна как раз вышла из душа, когда услышала голоса на кухне.
— Да, варенье у неё вкусное, — говорит Светка, — только сладкое до тошноты.
— Я ей всегда говорю: «Сахара меньше», — подхватывает свекровь, — а она своё гнёт.
— А огурцы в прошлом году вообще без хруста были, — продолжает Светка.
— Это потому, что она их переваривает, — вздыхает свекровь. — Говорю: три минуты и хватит, а она…
И тут в комнату заходит Анна — с улыбкой, от которой у свекрови чуть чашка не выпала.
— Здравствуйте, милые! Я как раз хотела вас попросить — покажите мне, как правильно заготавливать. Раз у меня ничего не получается.
Светка давится чаем, а свекровь вдруг вспоминает, что срочно должна быть дома.
Вечером Катя спрашивает:
— Мам, ты не устала?
— Устала. Но теперь знаю, кто друг, а кто просто пользуется.
В сентябре родня собирается на семейный ужин. Анна приносит одну банку огурцов — для себя.
— Анна, а где наши огурцы? — спрашивает тётя Галя.
— Ваши огурцы — дома. Делайте сами.
Родственники в шоке. Кто-то перестаёт звонить. В семейном чате пишут: «Анна стала другой, замкнутой, даже жадной».
Анна читает и думает:
— Может, и правда стала. Но мне стало легче.
Катя смотрит на маму с уважением:
— Мам, ты не боишься, что останешься одна?
— Боюсь. Но ещё больше боюсь потерять себя.
Поздно вечером Игорь снова заводит разговор:
— Ну ты и завелась. Подумаешь, какие-то банки…
— Не банки, Игорь. Речь о другом — об уважении.
— Все же тебя уважают. Просто привыкли, что ты всегда рядом.
— Именно — привыкли. А я устала.
Муж почесал затылок, задумался и вдруг спросил:
— Помнишь, как мы познакомились?
Анна улыбнулась. Конечно, помнит. Она тогда работала в библиотеке, а он пришёл за книгой о ремонте. А ушёл с её номером телефона.
— Ты тогда сказала, что никогда не станешь домохозяйкой. Хотела писать, путешествовать.
— Мечты… — вздохнула она.
— А почему мечты? Может, пора начать?
Анна посмотрела на него с удивлением. Впервые за много лет он говорил о её желаниях, а не о своих.
С тех пор многое изменилось. Анна начала жить по-новому: читала, гуляла, возилась с цветами. Родственники стали звонить реже, но теперь — по делу, а не просто так.
Однажды звонит свекровь:
— Анна, а давай вместе закатаем помидоры? Я помогу.
Анна удивлена, но кивает.
— Давай попробуем вместе.
Они начинают готовить заготовки. Впервые свекровь говорит:
— Спасибо тебе, Анна. Не думала, что это так тяжело.
Анна улыбается.
— Теперь понимаешь?
— Понимаю.
Поздно вечером Катя замечает:
— Мам, ты как будто другая стала.
— Я просто больше не хочу быть рабыней.
— Но ты не стала злой.
— Просто наконец-то перестала притворяться. Я теперь — я.
Через пару недель звонит тётя Люба:
— Анна, а у тебя кабачки остались?
— Остались. Только теперь по правилам: ты мне — помидоры, я тебе — кабачки.
— Договорились! — смеётся тётя. — Ты, смотрю, теперь ведёшь себя по-новому.
Анна чувствует: что-то действительно меняется. Она больше не жертва, не мученица и не начальница. Просто женщина, которая уважает себя и свои силы.
Сидит вечером на скамейке, рядом блокнот. В нём уже не списки продуктов и не рецепты. Там рассказы — о жизни, о себе, о людях. Катя помогла ей создать блог, и теперь у Анны есть пара десятков читателей. Маленькая, но живая аудитория.
Родня привыкла к новым порядкам. Кто-то обиделся и перестал приезжать, кто-то нашёл способ помочь. Свекровь теперь звонит и спрашивает:
— Анна, что привезти?
А не:
— Анна, сделай.
Тётя Люба всё так же заглядывает через забор, только теперь не с пустыми руками, а с банкой своих помидоров:
— Анна, попробуй, как получилось.
Игорь научился находить рубашки сам. Иногда даже берётся за готовку, пусть после него на кухне как после битвы, но Анна не ругается. Главное — он старается.
Катя садится рядом.
— Мам, ты счастлива?
Анна задумывается. Раньше бы соврала или ответила неуверенно. Теперь говорит прямо:
— Счастье — когда сам решаешь, что делать. Хоть сотню банок закатывай, хоть ни одной.
— Значит, счастлива?
— Значит, да.
Звенит телефон. На экране — Игорь.
— Анна, а где моя синяя рубашка?
Она смеётся.
— В шкафу, вторая полка слева.
И думает:
«Некоторые вещи не меняются. И именно они тоже делают жизнь своей».