Мария вздрогнула от резкого окрика директора, но не прекратила протирать плинтус — за шесть лет работы уборщицей в «ФинПроекте» она научилась быть невидимой.
— Эй, ты! — щёлкнул он пальцами. — Мария? Завтра прилично оденься и будь на девятом этаже в одиннадцать.
Она подняла глаза. Перед ней стоял Артём Викторович Лазарев — тридцативосьмилетний руководитель, предпочитающий американо без сахара, с паролем к компьютеру в виде дня рождения дочери, которую видит раз в месяц. Уборщицы знают о боссах больше, чем их личные ассистенты.
— Переводчик заболел. Французы уже в пути, — он раздражённо поправил запонки. — Ни в одном агентстве никого нет. Кризис. Ты пока будешь моей ассистенткой. Просто молчи и улыбайся!
Мария кивнула, опустив взгляд. Только бы он не заметил блеска в её глазах — того самого, который выдаёт мысль: «Как же ты ошибаешься».
Невидимка должна оставаться невидимкой.
Вечером она достала из шкафа старую коробку, которой не касалась годами. В рамке — фотография: молодая, счастливая, с дипломом доцента Сорбонны. Рядом — Сергей, ещё живой, ещё рядом. До всего остального — до аварии, до банкротства — было два года.
Пальцы медленно скользнули по книгам в коробке: Бодлер, Пруст, Камю… Это была её прошлая жизнь. Теперь она знала не французских классиков, а расписание уборки, расположение пятен на коврах и секреты, которые начальство шепчет друг другу, думая, что никто не слышит.
Именно так она узнала, например, о двойной бухгалтерии для французских инвесторов. И что завтра всё может развалиться, если кто-то прознает.
Человека-невидимку удобно использовать. Но опасно недооценивать.
На следующее утро Мария вошла в конференц-зал в единственном приличном костюме — цвета топлёного молока. Он немного пах нафталином — почти шесть лет висел без дела. Артём оглядел её как вещь, прикидывая, подходит ли, и едва заметно кивнул.
— Ни слова, — предупредил он, услышав объявление о прибытии гостей.
Жан-Пьер Дюран, глава фонда «Elysée Capital», был миниатюрным мужчиной с сединой и взглядом человека, просчитывающего ходы на несколько шагов вперёд. Его сопровождали аналитик, финансовый директор и Клер Бенуа — строгая юристка с документами и цепким взглядом.
Артём улыбался, говорил на ломаном английском, шутил. А Мария видела пот на его висках, когда он косился на папку в руках француза. Она знала, что там — те самые отчёты с двойными цифрами, которые он выбрасывал каждую неделю в корзину.
— Ce rapport financier contient des incohérences évidentes, — произнёс Дюран. Артём замер, не понимая, что французы уже заметили нестыковки.
Клер заговорила быстро, слишком быстро для него. Он лишь механически кивал, пытаясь уловить смысл по интонации. На лице — маска внимания. Пальцы, стучащие по столу, выдавали панику.
«Зачем я должна ему помогать?» — думала Мария, глядя на человека, который шесть лет считал её просто фоном.
Но потом вспомнила, как сама упала с высоты. Как потеряла всё. И как некому было помочь.
— Господа, — внезапно заговорила она на безупречном французском с легким парижским акцентом, — здесь просто недоразумение в методике учёта амортизации.
Тишина.
Дюран медленно повернул голову. Клер приподняла бровь. Артём смотрел на Марию, будто видел призрака.
— Дело в том, — она взяла документы и бегло просмотрела цифры, — что наша компания использует ускоренную амортизацию для новых проектов. Однако в основной отчётность она отражается по стандартной схеме.
Это была ложь. Изящная, профессиональная и спасительная.
— Ваш французский восхитителен, — сказал Дюран после паузы. — И объяснение… любопытное.
— Merci, c’est très gentil, — улыбнулась Мария, продолжая уверенно разъяснять разницу между системами учёта, искусно превращая двойную бухгалтерию в сложную, но законную схему.
К концу встречи Дюран смотрел на неё с интересом, Артём — с плохо скрытым ужасом. Сделка состоялась, но теперь эту тайну знали двое.
— Где вы обучались? — спросил француз, задержав её руку.
— В Сорбонне, — ответила Мария. — Преподавала литературу.
— И вы работаете… ассистенткой? — в его голосе прозвучало сомнение.
— Иногда судьба преподносит неожиданные повороты, — улыбнулась она, чувствуя, как взгляд Артёма прожигает ей спину.
Когда французы ушли, он схватил её за локоть — чуть сильнее, чем следовало.
— Что это было? — процедил он сквозь зубы.
— Я спасла вашу сделку, — Мария аккуратно освободила руку. — И, возможно, именно благодаря мне вы сегодня ещё на своём месте.
— Ты следишь за мной? — глаза Артёма сузились. — Откуда ты вообще знаешь про отчёты?
— Я убираю ваш кабинет шесть лет, — её голос был спокойным, почти деловым. — Я знаю, когда вы уходите по пятницам. Какой кофе пьёте. Даже то, что прячете в нижнем ящике стола.
Его попытку продолжить прервал звонок. Номер французский. Лазарев замялся, вздохнул и поднёс телефон к уху.
С каждой секундой его лицо становилось всё бледнее. После разговора он опустил трубку и сказал:
— Они хотят, чтобы ты стала их консультантом по проекту. Ссылаются на «коммуникационные сложности». Мне это не нравится.
— Мне тоже, — неожиданно для самой себя ответила Мария.
На следующее утро она надела свой старый синий халат — как будто ничего не изменилось. Швабра и ведро ждали её в подсобке — привычное царство последних лет. Но на телефоне горело уведомление: официальное предложение от Жан-Пьера Дюрана. За четыре часа работы в неделю платили больше, чем она получала за три месяца.
Секретарь, впервые называя её полным именем, сообщила:
— Вас ждут у директора.
Кабинет Артёма пах дорогим одеколоном и напряжением. Он указал ей на гостевое кресло — обычно там сидели партнёры, а не уборщицы.
— Я многое обдумал после вчерашнего, — начал он, барабаня пальцами по столу. — Ты… действительно компетентна.
«И фотографии с твоих документов тоже помогают», — подумала Мария, но предпочла промолчать. Фотографировала она их давным-давно — не ради шантажа, а просто на всякий случай. Когда теряешь всё сразу, начинаешь строить баррикады из любых возможностей.
— Эти французы используют тебя как инструмент, — продолжил он уже мягче. — А я могу предложить настоящую карьеру. В международном отделе. Учитывая твой опыт…
— Интересно, — кивнула Мария. — А где было это предложение раньше? Шесть лет назад?
Лицо Артёма стало жёстким. Он решил играть по-другому.
— Я проверил. Ты ведь работала в университете. Был скандал. Обвинения в плагиате. Думаешь, Дюрану понравится такой консультант?
Удар был рассчитан точно — по больному, по давно зарубцевавшейся ране. Сергея тогда обвинили несправедливо. Оправдали через два месяца — слишком поздно. А Мария ушла, убежала от взглядов, от шёпота за спиной.
— Я могу не говорить им об этом, — прищурился Артём. — Если, конечно… будешь на нашей стороне.
Мария встала. Плечи распрямлялись сами собой, шаги становились увереннее.
У самой двери она остановилась:
— У вас в правом ящике — флешка с двойными отчётами за последние три года. В папке «Личное» — переписка о счетах на Кайманах. Вы до сих пор думаете, что я ничего не знаю?
Она медленно обернулась, встретив его потемневший от страха взгляд:
— У вас есть день. Решайте: война или сотрудничество.
На следующее утро на столе у кадровика лежал приказ о переводе Марии на должность внештатного консультанта. А через несколько дней пришло письмо от Дюрана — предложение стать культурным атташе в парижском офисе.
Париж. Сорбонна. Кофе в маленьких кафе. Места, куда они с Сергеем когда-то мечтали вернуться.
Но она поняла: это будет новый побег. На этот раз — от себя.
Вместо этого Мария отправила заявку на преподавательскую вакансию в вечерней школе. Впервые за годы она распаковала коробки с книгами. Не ради других — ради себя.
Однажды, встретившись с Артёмом в коридоре, где теперь виделись как коллеги, он спросил:
— Почему ты не уехала в Париж?
— Иногда победа — это не уехать, — ответила она. — А остаться и больше не бояться.
С того дня он стал кивать при встрече. И, кажется, перестал держать в офисе документы, которые лучше было бы спрятать подальше.
Люди не меняются полностью. Но иногда — становятся внимательнее. Особенно когда кто-то, кого они считали невидимкой, внезапно заговорил на одном языке с их страхами.