— Настя, кто-то стучится в дверь! — позвал Пётр, зажигая керосиновую лампу. — В такую непогоду?
Анастасия отложила вязание и прислушалась. Сквозь шум дождя и вой ветра пробился слабый стук в дверь. Такой тихий, что его можно было спутать с веткой, бьющейся о крыльцо.
— Может, показалось? — она взглянула на мужа, но тот уже направился к выходу.
Холодный порыв ворвался в дом, когда дверь распахнулась. Анастасия поспешила за Петром и замерла на пороге.
На деревянном крыльце, освещённые тусклым светом керосиновой лампы, сидели четверо малышей, укутанных в потёртые пледы.
— Господи, — только и смогла прошептать Анастасия, опускаясь перед ними на колени.
Дети молчали, но их испуганные глаза говорили сами за себя. Две девочки и два мальчика, почти одного возраста — не старше года.
— Откуда они? — Пётр поднял с пола сложенный клочок бумаги. — Здесь записка.
Он развернул промокший листок и прочитал вслух: «Помогите им… Мы больше не можем…»
— Быстрее, занеси их в тепло! — Анастасия уже подхватила одного мальчика на руки. — Они же совсем замёрзли!
Изба наполнилась детским плачем и суетой. Марфа, разбуженная шумом, спустилась с верхнего этажа и застыла на последней ступеньке.
— Мама, помоги! — взмолилась Анастасия, пытаясь одновременно укачивать ребёнка и снимать с него мокрую одежду. — Их нужно согреть и накормить.
— Откуда они? — спросила Марфа, но, не дожидаясь ответа, принялась разжигать печь.
Семён появился следом, и вскоре все взрослые были заняты: кто-то грел молоко, кто-то доставал чистые полотенца, а кто-то рылся в старом сундуке с детскими вещами, хранившимися годами на случай чуда.
— Настенька, эти малыши как подарок судьбы, — прошептала Марфа, когда первая тревога улеглась, и дети, согревшиеся и напоенные тёплым молоком, задремали на широкой кровати.
Анастасия не могла отвести от них глаз. Сколько ночей она провела в слезах, мечтая о детях? Сколько раз они с Петром ездили к врачам, возвращаясь с каждым разом всё более угасшей надеждой?
— Что будем делать? — тихо спросил Пётр, положив руку на плечо жены.
— А что тут решать? — вмешался Семён. — Это знак свыше. Берём и всё.
— Но как же законы? Документы? — забеспокоился практичный Пётр.
— У тебя есть связи в районе, — напомнил Семён. — Завтра же отправишься и оформишь всё. Скажем, что это дальние родственники, которых больше нет.
Анастасия не участвовала в разговоре. Она сидела рядом с детьми и осторожно гладила их по головам, боясь поверить в происходящее.
— Я уже придумала имена, — наконец произнесла она. — Вера, Катя, Иван и Егор.
Той ночью никто в доме не сомкнул глаз. Анастасия просидела возле самодельной колыбели, боясь даже моргнуть — вдруг это сон?
Она вслушивалась в тихое дыхание малышей, их причмокивания во сне, и с каждым их вдохом в её сердце распускался цветок надежды.
Четыре маленькие жизни теперь зависели от неё. Четыре судьбы переплелись с её собственной, словно тонкие нити в крепкую верёвку.
Небо за окном медленно светлело. Ветер утих, и капли дождя на стёклах становились реже. Вскоре между тучами показались первые лучи солнца, окрасив влажные крыши соседних домов в нежно-розовый цвет.
Пётр уже проверял упряжь своего коня, когда Анастасия принесла ему узелок с едой и свежей рубахой.
— Справишься? — тихо спросила она, вглядываясь в его сосредоточенное лицо.
— Не сомневайся, — он коротко сжал её плечо и уселся в повозку.
Вернулся он, когда сумерки уже окутали деревню. Зашёл в дом, стягивая мокрую от пота рубаху, и положил на стол потрёпанную папку.
— Теперь это официально наши дети, — сказал он, и в голосе его звучала сдержанная гордость. — Никто не сможет их у нас забрать. Пришлось обратиться к старым друзьям, но они знают своё дело. Обычным путём это заняло бы годы.
Марфа молча перекрестилась и засуетилась у печи, доставая глиняный горшок с наваристым супом.
Семён бесшумно поставил перед зятем кружку с дымящейся брагой и на миг крепко сжал его плечо — без слов, но выразительно.
В этом жесте читалось больше, чем могли сказать любые слова: уважение, гордость, признание его не просто мужем дочери, но человеком, достойным доверия.
Анастасия склонилась над колыбелью, всматриваясь в четыре спокойных личика. Годами она носила в себе боль бездетности, словно острые шипы, впившиеся в сердце.
Каждое упоминание о материнстве, каждый взгляд на чужих детей ранил её душу. А теперь… теперь слёзы, стекавшие по её щекам, были солёными от радости, а не от горечи утрат.
Четыре маленьких сердца теперь бились рядом с её собственным, доверенные ей самой судьбой.
— Вот и стал я у тебя многодетным отцом, — тихо произнёс Пётр, обнимая жену.
— Спасибо тебе, — она прижалась к его груди, боясь, что любое лишнее слово разрушит эту хрупкую радость.
Так текли годы, дети подрастали, семья крепла, но временами возникали трудности.
— Да плевать мне на все эти правила! — Иван так сильно захлопнул дверь, что старое стекло жалобно задребезжало в раме. — Я не собираюсь гнить в этой глуши до конца своих дней!
Анастасия замерла с миской в руках. За тринадцать лет она ни разу не слышала, чтобы её младший сын говорил таким тоном. Она поставила тесто на стол и вытерла руки о фартук.
— Что стряслось? — спросила она, выходя в сени.
Иван стоял, прислонившись к стене, бледный от злости. Рядом застыл Пётр, сжимая кулаки и тяжело дыша.
— Твой сын решил, что учёба ему больше не нужна, — процедил Пётр. — Говорит, что учебники — пустая трата времени. Хочет бросить школу и уехать в город.
— Какой смысл корпеть над книгами? — выкрикнул Иван. — Чтобы потом всю жизнь пахать в полях, как вы?
Лицо Петра окаменело, в глазах мелькнула глубокая обида. Он шагнул к сыну, но Анастасия мягко остановила его, встав между ними.
— Давайте успокоимся и поговорим без горячки, — предложила она, чувствуя, как сердце сжимается от боли за сына.
— Говорить не о чем, — Иван скрестил руки на груди. — Я не один так думаю. Егор со мной согласен. А девчонки просто боятся вам признаться, что тоже мечтают уехать.
На пороге появилась Вера — высокая, с выбившимися из косы прядями, падающими на бледное лицо. Она прислонилась к косяку, внимательно глядя на напряжённые лица.
— Я всё слышала с крыльца, — тихо сказала она. — О чём спор?
— Расскажи правду, — Иван впился в сестру взглядом. — Признайся, что прячешь альбом с городскими пейзажами под подушкой.
Вера вздрогнула, но не отвела глаз. Кончик её косы нервно дёрнулся, когда она выпрямилась.
— Да, я действительно хочу учиться живописи профессионально, — призналась она, глядя отцу в глаза. — В областном центре есть художественное училище, и мой учитель говорит, что у меня есть талант…
— Вот! — воскликнул Иван, даже подпрыгнув. — А вы нас здесь держите среди коров и картошки! Мы гнием в этой глуши, пока весь мир движется вперёд!
Пётр резко выдохнул, будто получил удар. Развернулся и вышел во двор.
Анастасия сглотнула ком в горле, стараясь сдержать слёзы перед детьми.
— Ужин через полчаса, — произнесла она нарочито спокойно и вернулась к печи, где уже закипала похлёбка.
Весь вечер прошёл в тягостном молчании. Катя и Егор переглядывались, но боялись заговорить. Иван демонстративно ковырялся вилкой в своей тарелке. Вера смотрела в одну точку, словно её мысли были далеко. Пётр так и не появился за столом.
Ночью Анастасия не могла уснуть. Рядом глубоко дышал во сне муж, а она вспоминала тот день, когда впервые увидела этих детей на своём крыльце.
Как кормила их с ложечки. Как училась произносить первые слова вместе с ними. Как радовалась их первым шагам.
Утром ситуация лишь ухудшилась. Егор объявил, что больше не хочет помогать отцу с хозяйством.
— У меня свои планы на жизнь, — сказал он за завтраком. — Я хочу заниматься спортом профессионально, а не доить коров.
Пётр молча поднялся из-за стола и вышел. Через минуту послышался звук отъезжающего трактора.
— Вы хоть понимаете, что делаете с отцом? — не выдержала Анастасия. — Он всю душу в вас вкладывает!
— А мы этого не просили! — внезапно выкрикнул Иван. — Вы нам не родители! Почему мы вообще здесь живём?!
В доме повисла гробовая тишина. Катя задрожала и выбежала из-за стола. Вера закрыла лицо руками. Егор застыл с открытым ртом, глядя на брата.
Анастасия медленно подошла к Ивану и посмотрела ему прямо в глаза.
— Потому что мы вас любим, больше жизни, — тихо произнесла она.
Иван первым отвёл взгляд. Выбежал из дома, хлопнув дверью. Через несколько минут Анастасия увидела в окно, как он бежит через поле к лесу.
Марфа, наблюдавшая всю сцену из угла комнаты, покачала головой.
— Это возрастное, доченька, — сказала она. — Перемелется.
Но Анастасия чувствовала: дело не только в возрасте.
Впервые за тринадцать лет стена любви, которую они с Петром так старательно строили вокруг детей, дала трещину. И никто не знал, как её восстановить.
— Отец, подожди! — Иван бежал через поле, размахивая руками. — Я помогу!
Пётр остановил трактор и вытер пот со лба. Жаркий летний день подходил к концу, но работы в поле оставалось ещё много.
— Справлюсь сам, — буркнул он, не глядя на сына.
— Да ладно, — Иван подошёл ближе и положил руку на плечо отца. — Вдвоём быстрее управимся. Я ведь помню, как ты меня учил.
Пётр помедлил, но потом кивнул и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Иван забрался в кабину, и трактор снова двинулся с места.
Прошло почти полгода с того страшного дня, когда семья едва не распалась. Полгода ежедневной борьбы за то, чтобы снова научиться разговаривать друг с другом.
В доме на краю деревни многое изменилось. Анастасия с удивлением наблюдала, как её дети, ещё недавно готовые разбежаться кто куда, постепенно возвращались — сначала физически, потом и эмоционально.
Всё началось с той ночи, когда Иван не вернулся домой. Они искали его до утра всей деревней.
Нашли в лесной сторожке — промокшего, продрогшего, с лихорадкой и диким страхом в глазах.
— Мам, — прошептал он тогда, увидев Анастасию, и это короткое слово что-то перевернуло в их отношениях.
Потом была долгая болезнь. Иван метался в жару, а Анастасия сидела рядом, не отходя ни на минуту. Он бредил, звал её, а когда приходил в себя, держал её руку так крепко, словно боялся потерять.
Вера первой поняла, как глупо они вели себя. Она достала старые семейные альбомы и показывала братьям и сестре фотографии, рассказывая истории, которые помнила с детства.
— Смотри, Егор, — говорила она, — вот тут тебя отец на плечах нёс после того, как ты выиграл свой первый забег.
По щекам Егора катились слёзы.
Катя начала помогать матери на кухне. Её странные рисунки сменились яркими акварелями с изображением их дома, полей и леса. Одна из её работ победила на районном конкурсе.
— Я буду продолжать учиться рисовать, — сказала она Анастасии. — Но хочу оставаться здесь. Приезжать на каникулы. Возвращаться домой.
Домой.
К моменту выпускного из девятого класса отношения в семье наладились настолько, что Пётр впервые за долгое время позволил себе улыбнуться.
Он стоял во дворе школы, высокий и прямой, и его сердце переполнялось гордостью, когда детей по очереди вызывали на сцену.
— Егор Петрович — грамота за спортивные достижения! — Вера Петровна — победитель литературного конкурса! — Иван Петрович — лучший механик года! — Екатерина Петровна — призёр конкурса юных художников!
Петровичи. Их дети.
Той вечер дома устроили праздник. Собрались родственники, соседи, друзья. Столы ломились от закусок, звучали песни, раздавался смех. Дети, раскрасневшиеся от внимания, светились счастьем.
— Знаешь, мам, — прошептала Вера, обнимая Анастасию, — я подала документы в художественное училище. Но буду жить дома и ездить на занятия. До города ведь недалеко.
— И я тоже, — добавил Иван. — Зачем мне общежитие, если у нас такой дом?
Анастасия улыбнулась сквозь слёзы. Пётр подошёл и обнял её за плечи.
— Видишь, всё наладилось, а в 18 лет смогут уехать, если решат так, мы их держать не будем, — сказал он.
А она смотрела на своих детей — шумных, повзрослевших, но всё ещё своих — и думала о том, как далёк был тот дождливый вечер, когда судьба постучалась в их дверь.
Марфа и Семён улыбались с фотографий на стене: они ушли недавно, один за другим, но успели увидеть, как их внуки становятся настоящими людьми. Деревенскую тишину нарушал лишь отдалённый смех молодёжи да мерное стрекотание сверчков. Последние гости уехали на скрипучих телегах, увозя с собой отзвуки праздника.
Анастасия вышла на крыльцо, укутавшись в старую шаль, и подняла лицо к звёздному небу, усыпанному светящимися точками, словно монетами в ночи.
Среди мерцающих созвездий она искала ответ на вопрос, который не давал ей покоя все эти годы: почему именно им была дана такая судьба?
Губы её тронула лёгкая улыбка, и она беззвучно, но всем сердцем поблагодарила звёздную бездну.
За её спиной скрипнула половица. Пётр вышел и встал рядом.
— О чём задумалась? — спросил он.
— О том, что семья — это не кровное родство, — ответила Анастасия. — Это любовь. Просто любовь.
Из темноты доносился смех их детей, возвращающихся домой. К ним. Туда, где их всегда ждали и любили больше всего на свете.