УБИРАЯ ЧЕРДАК, Я НЕ ПОДОЗРЕВАЛА, ЧТО ЭТА СТАРАЯ КУРТКА ПРИВЕДЁТ МЕНЯ К РАЗВОДУ… И К 50 ТЫСЯЧАМ ДОЛЛАРОВ
Приближалась прохладная осень, когда я, наконец, решилась заняться чердаком. За долгие годы он превратился в свалку для всего подряд: новогодних украшений, забытых коробок и старой одежды, которая не видела света десятилетиями. Я давно собиралась разобрать его, но то, что я там нашла, изменило всю мою жизнь…
Мы с мужем, Эдвардом, были женаты больше двадцати лет. И не раз он говорил, что на чердаке один хлам. Даже сам как-то сказал, что его старая школьная куртка — тряпьё, и ей самое место на помойке.
С этим настроем я и начала разгребать вещи: сломанная лампа, поделки наших теперь уже взрослых детей, и, конечно же, та самая куртка Эдварда. Потёртая, в пятнах, с затхлым запахом времени — я даже не взглянула на неё толком, прежде чем бросить в мешок с мусором.
Вечером мы сели ужинать. Курочка с картошкой, обычный будничный ужин. Эдвард молчал, ковырялся в тарелке, будто его что-то тревожило.
Я решила заговорить первой.
— Я сегодня разобрала чердак, — сказала я, стараясь добавить лёгкости в разговор. — Выкинула кучу старого хлама.
Он замер. Вилка застыла на полпути ко рту, а затем с грохотом упала в тарелку.
— Какой хлам?! — спросил он резко, глаза расширились, как будто я сказала, что дом горит.
— Да всякое старьё. Почему ты так реагируешь?
Он резко вскочил, опрокинув стул, и помчался наверх. Я осталась внизу, озадаченная. Слышала, как он там копается, громко чертыхаясь. А потом — топот по лестнице и гневный крик:
— Где моя школьная куртка?!
— Я её выбросила, — сказала я осторожно. — Она была в куче для свалки.
Эдвард побледнел. Вены на висках пульсировали.
— Ты выбросила её?! — он почти зарычал. — Я сказал избавиться от хлама, а не от неё!
Я попыталась напомнить:
— Ты же сам говорил, что ей самое место на помойке!
Он горько усмехнулся:
— День, когда я женился на тебе, был проклятием!
Эти слова ударили, будто пощёчина. Я не успела и рта открыть, как он вылетел из дома, хлопнув дверью. Я бросилась за ним — и увидела, как он мчится к местной свалке.
Куртка. Он поехал искать её. Но зачем?
Я остановила машину у въезда, и всё стало ясно: дело было не в ностальгии.
— Эдвард! Что ты творишь?! — закричала я, подбегая к нему.
Он не останавливался. Рылся в мусоре, словно одержимый.
— Потому что, Тина, — прохрипел он, не глядя на меня, — там было пятьдесят тысяч долларов… Я копил их для нас. Чтобы купить новый дом.
Я отшатнулась. Пятьдесят тысяч? В старой вонючей куртке?
Но потом до меня дошло. Он сказал: “для нас”… Но не со мной.
— Почему ты мне ничего не сказал?
— Я хотел сделать сюрприз! — выкрикнул он. — Но теперь всё пропало! И всё — из-за тебя!
Я хотела поверить. Но что-то не сходилось. Его паника, его злость… И я решила пока сделать вид, что верю.
Мы искали куртку весь вечер. Так и не нашли. Он ехал домой молча, отдельно от меня. Я сидела на диване, не в силах унять тревогу. Что-то было не так.
И вдруг я услышала его голос из спальни. Тихий, почти шёпот:
— …она выбросила куртку. И теперь денег больше нет…
Моё сердце замерло.
— Нет, не для неё… Для нас, как мы и планировали…
“Для нас?” — Я всё поняла. Он говорил не обо мне. Там была другая женщина. Я влетела в комнату.
— С кем ты разговариваешь, Эдвард?!
Он обернулся, бледный как простыня.
— Тина, подожди…
— С КЕМ ты собирался покупать дом?! — повторила я, голос был холоден, как лёд.
Он молчал. Но мне и не нужны были ответы.
— Я подаю на развод, — сказала я спокойно. — И пусть все узнают, кто ты на самом деле. Ты назвал меня бесполезной перед своей любовницей…
Он начал что-то говорить, но я уже вышла.
Прошёл месяц. Я выиграла дом.
И вот, снова на чердаке, я искала свою швейную машинку… и наткнулась на коробку, которую, как оказалось, я не выбросила.
И там… лежала та самая куртка.
Я задохнулась от удивления. Дрожащими руками нащупала внутренний карман… и да. Там было всё. 50 000 долларов — аккуратно сложенные, спрятанные.
Но теперь это уже была моя тайна. Эдвард сделал свой выбор.
И теперь, наконец, я делала свой.