Весна уверенно вступала в свои права. За окном ярко светило солнце, наполняя воздух ощущение свежести и тепла. Однако внутри старого вокзального зала ожидания всё оставалось прежним — тяжёлым, затхлым, будто время застыло здесь много лет назад.
Стены, покрытые облупившейся краской, деревянные лавки и потёртый пол хранили в себе смесь запахов: усталости, одиночества, горечи разламывающихся судеб. Даже сквозняк, проникавший через распахнутые окна, не мог вытеснить этот навязчивый аромат — он стал частью самого зала, как старинные часы на стене или трещавший от времени радиодинамик.
Пожилая уборщица с тряпкой в руках старательно пыталась бороться с духотой — распахивала двери, заклинивала их деревянными клиньями, надеясь проветрить пространство. Но запах не спешил исчезать. Он был повсюду — в каждой щели, в каждом уголке. Сопровождал каждого, кто входил сюда: бездомных, одиноких матерей с колясками, странствующих музыкантов, мечущихся душ и тех, кто просто потерял направление.
Те, кому предстояло уехать по делу, старались задерживаться здесь как можно меньше. Приходили под самое отправление поезда, предпочитая прятаться под навесом у перрона даже в самый сильный дождь или метель, лишь бы не дышать этим воздухом.
Сегодня зал был почти пуст. Дежурная женщина средних лет, привычная к этой обстановке, быстро пробежала взглядом по помещению и сразу заметила её — ту самую женщину, которую видела ещё вчера. Тогда она сидела в углу у окна, сегодня — снова на том же месте. Казалось, никуда не уходила.
Катерина Николаевна сидела, почти сливаясь с лавкой, плечо прижато к раме, взгляд направлен куда-то внутрь. То ли на пустой перрон, то ли в глубины собственных мыслей. Дежурная нахмурилась: «Ночевала здесь? Или вернулась так рано?»
Любопытство взяло верх. Проходя мимо, женщина бросила косой взгляд — женщина не спала. Она повернула голову, встретилась глазами и чуть заметно кивнула. Значит — бодрствует. Только вот зачем ей столько времени проводить в этом зале?
Её звали Катерина Николаевна. У неё действительно было желание уехать. Вот только конкретного места назначения не существовало. Ни билета, ни плана, ни чёткого маршрута — только стремление быть как можно дальше от прошлого. Ей казалось, что сам факт ухода способен очистить её от боли, накопленной годами.
Мысли последние месяцы вращались вокруг одного: найти заброшенный дом где-нибудь в деревне — пустой, но ещё стоящий. Жить тихо, без лишнего шума, без раздоров, без обид. Как в старом добром мультфильме про Простоквашино — только вместо кота, собаки и почтальона — одна она. И больше никого.
Этот замысел казался ей возможным. Ведь в российских деревнях действительно полно заброшенных домов. Люди уезжали, умирали, а дома оставались — покинутые, но живые. Почему бы не начать всё заново?
Но как только она ступила на холодные плиты вокзала, уверенность начала рушиться. А вдруг это всё — мечты? А если нет такого места, куда можно уйти? Если вернуться… но к чему? К жизни, которая уже давно перестала быть жизнью?
Дома её ждать некому. Владислав, сын, давно стал чужим. Эта мысль была особенно горькой. В молодости Катерина влюбилась без памяти — он был красив, харизматичен, уверен в себе. Она — школьная красавица. Они поженились быстро. Он предложил руку, она ответила согласием. Казалось, начинается сказка.
Он сделал карьеру, преуспел в бизнесе. А она стала его опорой: заботливой, терпеливой, любящей. «Зачем тебе учиться? — говорил он. — Ты — жена серьёзного человека. Займись домом, остальное я обеспечу».
Когда узнала о беременности, сердце ликовало. Муж тоже обрадовался — тогда, во всяком случае, так показалось. Родился здоровый мальчик, и первые годы её жизнь целиком принадлежала семье. Она варила каши, пела песни, стирала, готовила, убирала до блеска. Всё — ради них двоих.
Но со временем муж изменился. Появились «домработницы», которые, как выяснилось, были совсем не теми, за кого себя выдавали. Его взгляд стал холодным, слова — режущими. Он начал игнорировать её, будто она перестала существовать. Она поняла: бороться бесполезно.
Теперь она сидела в зале ожидания с потрёпанной сумкой на коленях, словно прижимая к себе последний клочок реальности. В её глазах не было злости или боли — только усталость. Возможно, именно так выглядит свобода — когда уже нечего терять.
Владислав стал инструментом в руках отца. Бывший муж сделал всё возможное, чтобы вычеркнуть её из жизни сына. Развод был оформлен быстро. Опеку получил он. На суде произнёс с холодной уверенностью:
— Кому доверить ребёнка? Женщине без работы, образования, будущего?
Ей позволяли видеться с Владиком только по выходным и под контролем. Она дорожила каждым мгновением. Но со временем эти встречи прекратились. Мальчик забывал лицо матери. Он плакал, не понимая, почему мама уходит, и почему больше не возвращается.
Через адвокатов бывший муж добился полного разрыва связи между ними. Под благовидным предлогом — «на пользу ребёнку». Новые жёны старательно вписывались в роль матерей: баловали, баловали слишком часто, порой унижаясь перед мальчиком. Но результатом стало воспитание капризного, эгоистичного подростка. Катерина знала: никакая женщина не заменит ребёнку родную мать.
После развода ей пришлось вернуться к родителям — в старую квартиру с облупившимися стенами и скрипучими половицами. Работу найти оказалось сложно: образования не было, опыт ограничивался кухней. Сначала она работала помощницей, потом стала кондитером. Личная жизнь — тема закрытая. Почти все силы ушли на уход за больными родителями.
Ночами Катерина лежала с открытыми глазами, вспоминая лицо сына. Не знала даже, что тот женился на своей однокласснице. Узнала случайно — от бывшей знакомой.
Время всё меняет. У бывшего мужа начались проблемы: бизнес рушился, долги росли. Последняя жена исчезла, оставив долг. Он пытался спасти ситуацию, но сердце не выдержало — его сразил инсульт.
После всех формальностей Влад остался почти ни с чем. Все ценности ушли банкам. Остались на улице. Именно тогда он вспомнил о матери.
Он пришёл, как сын, ища прощения. Катерина плакала, увидев его на пороге. Но радость её не нашла отклика в глазах сына и его жены — они сдержанно осматривали обшарпанные стены, вдыхали запах старой квартиры.
Она снова стала мамой — готовила любимое, гладила рубашки, спрашивала о днях. Но для него это было само собой разумеющимся. Он вырос с установкой, что мир крутится вокруг него. А в его голове сидели слова отца — искажённые, полные упрёков и лжи о матери.
— Ты же помнишь, как ты плакал всякий раз, когда она приходила? — звучали в его голове слова матери. — Сам не хотел с ней гулять, капризничал каждый раз!
Но никто так и не сказал ему, что он плакал не от страха или неприязни, а от боли расставания. Что он цеплялся за мамину одежду, не желая её отпускать. Никто не объяснил ему, что именно любовь вызывала у него слёзы и боль, а не отсутствие чувств.
С годами Владислав стал холоднее. В нём проснулось то самое равнодушие, которое он перенял от отца. Он начал открыто выражать недовольство:
— Ну сколько можно жить за мой счёт? Я из кожи вон лезу, работаю с утра до ночи, а вы оба просто «висите» на мне!
Жена поддерживала его, усиливая давление:
— Да хоть бы что-нибудь сделала полезного! Пенсия уходит на коммуналку, а толку от тебя — ноль! Ни покормить нормально, ни убраться как следует!
Катерина с болью в сердце наблюдала, как сын снова ускользает из её жизни. Словно тот маленький мальчик, который раньше называл её мамой, исчез без следа, оставив взамен чужого, грубого человека. Это произошло ещё до того, как он начал пить. А алкоголь лишь сделал его жестокость более явной. В состоянии опьянения он мог закричать, бросить в стену какой-нибудь предмет, ударить. На лице Катерины всё чаще появлялись синяки.
Выставить сына? Она не могла даже представить себе такого. Это было бы предательством. Но внутри неё росло другое желание: «А может, уйти самой? Тихо, без лишних слов… Просто исчезнуть».
Однажды, среди глубокой ночи, когда дом погрузился в мёртвый сон после очередного пьяного застолья, Катерина собрала немногое: пару вещей, документы, немного еды и денег. Всё это положила в старую корзину, доставшуюся от матери, и вышла за порог. Шагнула в темноту, не зная, куда ведёт дорога, но с одной мыслью — больше никогда не становиться чужой в своём родном доме.
На вокзале она сидела, словно окаменев, устремив взгляд в пустоту. В глазах — пустота, в душе — тоска и отчаянная растерянность. Куда теперь податься? Где найти угол, где можно спокойно прислониться к стене и не вздрагивать от каждого шороха? В мыслях возникал образ старенького домика в деревне — пусть без света и воды, с паутиной по углам и скрипучими половицами, зато с крышей над головой и стенами, за которыми никто не будет кричать и бить.
Катерина будто застыла в этом пространстве ожидания. Не знала, чего ждёт — чуда, помощи свыше, знака? Но верила: где-то есть место, где её примут, не осудят и не прогонят.
— Простите, не могли бы вы помочь? Поднять вот эту защёлку на окне? — обратилась к ней дежурная по вокзалу.
— Конечно, помогу, — ответила Катерина, легко вставая и протягивая руку к оконной створке.
Женщина невольно задержала на ней взгляд. Перед ней была женщина лет пятидесяти — всё ещё красивая, но с потухшим взором и усталым лицом. Её одежда была старой, движения — осторожными, будто она боялась наступить не на тот пол. И в каждом её жесте читалась история, полная боли и обид.
Из динамиков прозвучало объявление — отправлялся поезд в столицу. Зал ожил: люди собирались, шуршали сумками, двигались к выходу. Поезд медленно тронулся, набирая ход. Мелькали вагоны, сменяя номера на стекле. Последний сигнал. Уходила чужая жизнь. И с ней — возможность начать всё сначала.
Катерина смотрела вслед составу, не решившись купить билет. Сердце сжалось — эта дорога уже не для неё.
Мимо прошёл высокий мужчина в строгом пальто. Он опоздал на поезд, но внезапно замер у окна, за которым сидела Катерина. Что-то в её лице показалось ему знакомым. Он развернулся и уверенно направился в зал.
— Катя? Это ты? Катерина Светлова?
Она нахмурилась, приглядываясь:
— Простите… мы знакомы?
— Да ты что! Я — Дима! Дмитрий! Помнишь? Мы за одной партой сидели. Ты меня даже «Весенним» звала — я ведь тебе стихи про апрель писал…
Она пристально посмотрела на него — и вдруг вспомнила. Тот самый мальчик-поэт с чернилами на рукаве, который всегда читал ей строки между уроками. Впервые за долгое время на лице Катерины мелькнула искренняя улыбка — светлая, почти детская. На миг она снова стала собой — живой, настоящей, не побеждённой.
— Расскажи, что с тобой случилось? — мягко спросил Дмитрий, присаживаясь рядом.
И она рассказала. Без утайки. Про сына, ставшего чужим. Про унижения, побои, страх, постоянное напряжение. Про то, как стыдно было показываться на глаза соседям. Как будто плотина лопнула, выпустив наружу годы молчания и горя.
— Может, у меня остановишься? — неожиданно предложил он.
Катерина смущённо замялась:
— Неудобно как-то…
— Брось. Мне как раз нужен человек, с которым можно просто посидеть, поговорить. Вроде всего много, а рядом — никого нет.
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Я теперь мэр города. Уже два года как.
Удивлению Катерины не было предела:
— Вот это да… А я и не узнала. Просто с тех пор как Влад ко мне вернулся, я будто из жизни выпала. Ни телевизора, ни новостей… Только стены и тишина.
Дмитрий взял её чемодан, она подняла корзину. Они вышли вместе. А дежурная, стоя за колонной, шепнула сослуживцу:
— Вон она, значит, его любимая… Вот поэтому и не уехала. Ждала, небось…
Горожане уважали Дмитрия. Не за должность и не за громкие обещания. За дело. Он не любил показную роскошь, не катался с охраной, не требовал подготовки встреч заранее. Приходил неожиданно, проверял лично.
Как-то заглянул в одну из школ. Оценить не бумажки, а реальное положение дел. Вошёл в столовую без предупреждения. Вонь от еды ударила сразу — испорченная капуста, подгоревшая каша. Дмитрий сел рядом с детьми, попробовал запеканку — сухую, жёсткую, почти несъедобную.
Результат был стремительным: директора и заведующая были уволены ещё до вечера. А через пару дней школьная кухня кардинально изменилась — дети стали возвращаться из школы сытыми, довольными. Такого не было со времён их собственного детства.
Такие истории ходили по городу. Люди доверяли своему мэру. И теперь, когда он уводил за собой женщину с вокзала, никто не удивился. Возможно, это тоже был повод изменить чью-то жизнь.
Эти перемены затронули не только одну школу — будто по цепочке зашевелились другие учреждения. Сокращали штаты, урезали бюджеты, ликвидировали ненужные отделы. А тем, кто оставался на службе, строго запретили приезжать на работу на машинах. Никакого служебного транспорта, никаких водителей — только пешком или общественным. Дмитрий Алексеевич первым отказался от официального авто, показав пример для всех. Для многих это стало знаком: он говорит серьёзно и действует решительно.
Катерина Николаевна молча разглядывала дом, к которому они подъехали. Двухэтажный особняк с аккуратным двором, широкими окнами и резными наличниками производил впечатление. Он выглядел основательным, добротным — словно построен был на века. Она ещё не успела ничего сказать, как Дмитрий, заметив её взгляд, мягко произнёс:
— Не думай, что всё это мне должность достала. Мы с отцом сами строили — камень за камнём. Он… не дожил до конца. Вот я теперь один здесь живу. Ну что, зайдём?
Он распахнул калитку, пропуская её вперёд. В холле добавил спокойно:
— Жена давно ушла. Укатила за границу со своим новым избранником. Точка.
Катерина замедлила шаг, бросила на него внимательный взгляд. В его голосе не было боли — только спокойное принятие, как будто он пересказывал чужую историю.
— Не смотри так, — улыбнулся он. — Мы просто оказались разными людьми. Ни любви, ни понимания. Просто ошиблись.
Дмитрий помог ей снять пальто, повесил его на вешалку. Катерина немного замялась, но всё же сняла платок. И тогда он увидел. Увидел то, чего не хотел видеть.
Осторожно взяв её за плечи, он заглянул в лицо:
— Боже, Катя… Что с тобой сделали?.. Кто тебя так?
Он помнил другую Катю — весёлую, живую, полную света. А перед ним была женщина, сломленная жизнью. Её черты стали жёстче, глаза потемнели, голос осел. На вокзале он не узнал бы её, если бы не этот взгляд — глубоко внутри всё ещё теплилась прежняя душа.
Он просто обнял её. Молча. Не как мужчина женщину, а как старый друг, который видит, как большие годы истощили близкого человека.
— Всё закончилось. Больше ты туда не вернёшься. Никогда.
С тех пор Катерина осталась в его доме. Дмитрий много работал — встречи, документы, городские дела. А она, казалось, растворилась в этом месте. Почти не выходила, держалась двора, будто именно здесь чувствовала себя в безопасности.
Однажды вечером, после сытного ужина, он расслабленно откинулся на стуле и усмехнулся:
— Катя, если ты и дальше будешь так вкусно готовить, мне придётся заказывать новые двери — уже не протиснуться будет от такого аппетита.
Она рассмеялась — легко, звонко. Это был первый настоящий смех за долгое время.
Но вскоре Дмитрий стал серьёзным:
— Мне кажется, тебе стоит написать заявление на Владислава и его жену. То, что они делали — преступление. Пусть отвечают.
— Я не могу, Дима… Он мой сын. Как я могу на родного человека?
— А он-то тебя считает ли матерью? Он ведь взрослый. Он должен понимать, что такое хорошо и плохо.
— Его с детства учили, что я — никто. Отец отстранил меня. Они меня просто не знают. Я стала чужой в их жизни.
— Но если позволять им продолжать так, они станут чудовищами. А с чудовищами нужно бороться. Пока не поздно.
После этого они больше не говорили на эту тему.
С каждым днём Катерина становилась другой. Дом блестел от чистоты, а через неделю она решила украсить двор цветами. Голые клумбы и серая земля больше не радовали глаз.
Однажды вечером Дмитрий вошёл в калитку и замер. Катерина стояла у клумбы, сажая что-то душистое, напевая себе под нос. В его старой футболке и простой юбке она выглядела совсем другой. Синяков больше не было. Лицо просветлело. Он вдруг вспомнил: да, он когда-то любил её.
— Извини, увлеклась, — улыбнулась она, оборачиваясь. — Сейчас подогрею ужин.
— Не надо. Пойдём лучше в ресторан.
— В ресторан? — удивилась она. — Да у меня даже платья нет!
— Значит, пора исправить. Ты месяц просидела дома, как в ссылке. Я, мэр, имею право на маленькую роскошь. А в пятницу приедет Елена — моя помощница. Поможет с нарядом. Всё. Решено.
Катерина растерянно смотрела перед собой. Мысли путались, сменяли друг друга, как в вихре. И вдруг — озарение: Дмитрий ей не безразличен. Эта мысль выбила почву из-под ног. Ведь она уже давно смирилась, что романтика — прошлое. После того как бывший муж выгнал её из семьи, она закрыла эту страницу, поставив на ней жирный крест.
А тут — он. Совершенно другой. Чуткий, внимательный, сильный. Не тот, кто командует, а тот, кто слышит. Дмитрий казался ей почти мифом — человеком из далёкого прошлого, которого она не ждала встретить снова.
Утром следующего дня раздался лёгкий, уверенный стук в дверь. На пороге стояла Елена — молодая, стройная, с открытой улыбкой и добрыми, живыми глазами.
— Здравствуйте! Я Елена, коллега Дмитрия. Он попросил помочь вам с одеждой на пятничный ужин.
Катерина кивнула, рассматривая гостью. Взгляд Елены был добрым, без намёка на высокомерие. В ней чувствовалась искренняя забота.
— Может, поедем вместе? — нерешительно предложила Катерина. — Сама боюсь из дома выходить. Боюсь всего… Но, наверное, пора.
Елена тепло улыбнулась:
— Конечно, поедем вместе. Дмитрий сказал: никаких компромиссов. Только лучшее и без сомнений.
Через несколько часов они вернулись — уставшие, довольные, с целой горой пакетов. Шопинг удался. За чаем Елена невольно подумала: мэр не случайно выбрал эту женщину. В ней было нечто настоящее — тёплое, человечное, почти забытое в современном мире.
— Леночка, теперь ты у меня не уйдёшь! — пошутила Катерина. — Посидишь хотя бы чаю.
— С удовольствием, — ответила Елена, улыбаясь.
После сытного ужина, в тёплой атмосфере, Елена вдруг стала серьёзной.
— Катерина Николаевна, можно задать вам личный вопрос? — неуверенно начала Елена.
— Конечно, Леночка. Говори, не бойся, — мягко ответила женщина, поощряя её взглядом.
— Вам нравится Дмитрий Алексеевич?
Катерина на мгновение опустила глаза, будто взвешивая свои чувства.
— Не думай, что я строю воздушные замки… Просто самой себе страшно признаться. Да, он мне нравится. Очень. Но кто я для него? Что он может во мне увидеть?
Елена рассмеялась, чуть с иронией:
— Ха, да вы просто не знаете нашего мэра! — И, не дав ей опомниться, бодро добавила: — Завтра вы идёте в ресторан. Я записываю вас в салон, приеду к четырём — готовимся вместе. План есть!
Катерина засмеялась — всё это действительно напоминало тёплый заговор. Словно мир снова начал быть добрым.
На следующее утро Елене пришлось потрудиться, чтобы отпроситься у Дмитрия Алексеевича. Тот долго не понимал, куда она так внезапно рванула. Пришлось придумать историю про срочное посещение стоматолога.
Через пару часов перед зеркалом уже стояла другая женщина. Не та измученная, затравленная Катерина, а уверенная, светящаяся, почти юная. Взгляд стал живым, волосы аккуратно уложены, кожа сияла. Она словно вернулась к себе прежней — но уже с новой силой и осознанием собственной ценности.
Дома они с Еленой подобрали ей платье — изящное, со вкусом. На высоких каблуках Катерина двигалась легко, будто всегда жила в этом образе. В ней проснулась грация, которую годы унижений не смогли убить.
Елена вдруг взглянула на часы и вскочила:
— Ой, я же опаздываю!
Тем временем Дмитрий уже ждал их в машине. За углом ему показалось, будто он узнал знакомую фигуру, но он быстро отогнал мысль: «Нет, Елена же сказала — у врача».
Он зашёл домой с букетом в руках, но, переступив порог, замер. Перед ним стояла Катерина — преобразившаяся, сияющая. Словно сошла с картины. Он сразу понял: это она. Та, ради которой стоит остановить время.
Между ними повисло тяжёлое, говорящее молчание. В нём было больше, чем слова могли бы сказать.
— Это цветы… для меня? — с игривой ноткой спросила она, чуть склонив голову набок.
Дмитрий нагнулся, поднял упавший букет и протянул его с улыбкой:
— Ты меня потрясла, — признался он искренне.
Вечер они провели в уютном ресторанчике. Разговор лился свободно — вспоминали школьные годы, шутили, смеялись. Между ними снова проснулось то самое, почти забытое чувство — тепло, доверие, связь.
Под конец ужина Дмитрий неожиданно спросил:
— А ты когда-нибудь думала — снова замуж?
Катерина смущённо замерла:
— Это что, предложение?
Он не ответил прямо, только улыбнулся, давая понять: разговор ещё не окончен. Они вышли на улицу. Воздух был тёплым, как первый весенний ветерок.
— Прогуляемся немного? Такая ночь — грех не насладиться, — предложил он.
— С удовольствием, — ответила она, ощущая внутри странную, но приятную лёгкость. Долгие годы одиночества будто начали отступать.
Они медленно шли по аллее, и вдруг Дмитрий, с хитрой улыбкой, сказал:
— А давай купим мороженого? Представь: двое взрослых людей, прогулка ночью, мороженое на ходу…
— Это безумие… и чудесно, — рассмеялась она.
Он убежал к ларьку, оставив её одну под мерцание фонарей. Катерина закрыла глаза, впитывая момент. Боль прошлого отступила. Впервые за долгое время она чувствовала себя живой.
— Мам, это ты?.. — раздался пьяный голос, разрезавший тишину.
Она вздрогнула. Перед ней стоял Владислав — её сын, с покрасневшими глазами и неуверенной походкой. Рядом — его подруга, с вызывающим выражением лица.
— Ну, гляди-ка, а я уж думал — сдохла где-то, — процедил он, зло скалясь. — Ни звонка, ни весточки. Ждал, когда твою хату получу. А ты, оказывается, тут — при параде, с любовником…
— У меня ничего нет, Влад. И даже если бы было — ты бы не получил ни копейки. Хватит жить за мой счёт. Найди работу. Ты ведь мужчина.
— Работа?! Да ты вообще зачем меня родила?! Ты меня прокормить не могла! — зарычал он, делая шаг вперёд. Его спутница толкнула Катерину, та еле удержалась на ногах.
— Отойдите от неё немедленно! — раздался резкий голос.
Перед ними стоял Дмитрий. Спокойный, но твёрдый, как стена.
— Вот он, герой-любовничек, — издевательски хохотнул Влад. — Решила старость скрасить?
— Убирайтесь, пока не поздно, — спокойно, но твёрдо произнёс Дмитрий.
— Нет денег у неё? А у тебя, видимо, полно? — зло продолжал сын. — Костюм, небось, не с рынка?
Но Дмитрий не дрогнул. Когда Владислав бросился вперёд, тот успел перехватить его руку, резко заломил назад. Сын взвыл от боли.
А потом всё случилось быстро. Подруга Влада выхватила нож и метнула его в Дмитрия. Лезвие вонзилось в бок. Катерина закричала.
Преступники исчезли, оставив её наедине с раненым мужчиной. Люди бежали на крики. А Катерина коленями стояла рядом, прижимая его голову к себе, вся в слёзах и крови:
— Пожалуйста, не уходи… Ты мне нужен… Без тебя я не справлюсь…
Он с трудом открыл глаза, ища её взглядом. Увидев её лицо — заплаканное, любимое, — он улыбнулся:
— Подожди… я ведь не успел спросить… Ты согласна?
Катерина кивнула, сквозь слёзы повторяя:
— Да… Да… Только не уходи. Ты мой герой…
После этого был суд. Дмитрий дал полные показания, восстановившись после ранения. Катерина тоже выступила, рассказав обо всём — о побоях, унижениях, страхе. Владислав и его подруга получили срок.
Она выстояла. Не дрогнула, не заплакала на процессе. Только в её глазах горело то, чего не отнять — достоинство, боль и любовь, которая не исчезает, даже в самые тёмные дни.