— А папа у малышки где? Помогает?
— Ушёл. Пока я в больнице лежала.
Елена сидела на кровати, кутаясь в больничную рубашку, и устремила взгляд за пластиковое окно, сквозь которое медленно проступали очертания мартовского дня. За окном серело небо, а где-то вдали едва слышно шелестели голые деревья. В прозрачной каталке рядом мирно спала её дочь — крохотная, хрупкая, будто фарфоровая статуэтка. Она вздыхала во сне, издавая смешные звуки, похожие на кошачьи мурлыканья, а тёмные волосики на её голове напоминали Олега.
Олег… Он не приехал. Ни тогда, когда она лежала в предродовой палате, ни сейчас, когда их дочь уже появилась на свет. Последний раз они говорили два дня назад, когда Елену госпитализировали. Телефонный разговор был коротким. Его слова: «Позвони, когда всё закончится», — прозвучали холодно, отстранённо, без единой эмоции. Без вопросов о том, как она себя чувствует, без малейшего намёка на участие или заботу.
— А папа у малышки где? Помогает? — снова задала вопрос молоденькая медсестра с круглым добрым лицом, подходя к каталке, чтобы забрать ребёнка на плановый осмотр.
— Ушёл, — ответила Елена, выдавив подобие улыбки. — По делам.
Медсестра кивнула, не удивляясь такому ответу. Возможно, такие истории были здесь обычным делом. Женщины рожали, мужья исчезали, жизнь продолжала свой ход.
Когда через два дня пришло время покинуть больницу, Елена поднялась на лифте с вещами и ребёнком на руках. Внизу её встретила санитарка, которая молча проводила её до выхода. Перед тем как выйти на улицу, женщина спросила, будет ли кто-то встречать Елену, может быть, вызвать такси? Но Елена отказалась. Машина была заказана заранее. Сидя на скамейке у входа с дочкой, завёрнутой в розовый конверт с белыми ушками, она ощутила странное чувство отстранённости. Будто всё происходящее — это не её жизнь, а чей-то фильм, где она всего лишь зритель, наблюдающий со стороны.
Водитель оказался молчаливым мужчиной лет сорока. На его зеркале болтался дешёвый освежитель воздуха в виде арбуза. Он помог погрузить вещи, завёл мотор, и машина тронулась. За окном проносились серые пятиэтажки спального района, одинаковые, словно сделанные под копирку. Их пустые окна казались равнодушными наблюдателями её жизни.
Когда она открыла дверь квартиры, первые секунды ничего не показалось странным. Сумка соскользнула с плеча и упала на пол, коляска мягко скрипнула по паркету, и Елена позвала:
— Олег?..
Тишина. Даже холодильник молчал, будто кто-то выдернул его из розетки.
Квартира была пуста. Это осознание пришло не сразу, а постепенно, как волна, настигающая тебя на мелководье. На вешалке не было ни одной его куртки. В ванной исчезла его щётка для бритья и пена. В комнате — пропал телевизор. На кухне — чайника, микроволновки и даже любимой кружки с футбольным логотипом.
Елена опустилась на край дивана — единственного предмета мебели, который остался — и уставилась в пустую кухню. Глаза застилала пелена, но она не плакала. Просто сидела, глядя перед собой.
Через полчаса, собравшись с силами, она достала телефон и написала ему. Одно слово: «Ты ушёл?» Ответ пришёл почти мгновенно: «Извини, так будет лучше. Я всё забрал. Квартира на тебя не оформлена, но вещи — мои. Надеюсь, ты справишься».
Следующие часы прошли как в тумане. Елена запеленала дочку, уложила её в кроватку, села у стены в коридоре и просто сидела, глядя на плитку пола. Потом поднялась, закрыла дверь на замок, прикрутила цепочку, будто это могло защитить её от того, что уже случилось.
В дверь позвонили. Елена вздрогнула, но тут же услышала знакомый голос — высокий, немного дребезжащий:
— Леночка? Это я, Тамара Ивановна, ваша соседка. Слышала, что вы родили. Примите поздравления.
Тамара Ивановна жила на лестничной площадке напротив. Пожилая учительница труда, которая любила вязать платки и развешивать их на батарее в подъезде. Когда Елена открыла дверь, соседка уже протягивала ей кулёк с тряпочкой и жестяную банку.
— Вот, компот сварила. И плед. Вещь старая, но тёплая. Моя мама вязала, — сказала она, входя внутрь, будто имела на это право.
Елена не стала возражать. Впервые за последние сутки ей стало легче. Тамара Ивановна аккуратно положила плед на диван, осмотрела ребёнка и неожиданно произнесла:
— У моего мужа тоже была такая выходка. Исчез после моего кесарева. Я лежала в больнице, а он уехал к своей парикмахерше. Но ничего. Живу, дышу, даже внуков нянчу. Справишься. Главное — не думай, что это ты виновата. Таких, как он, больше, чем кажется.
Позже, когда вечер медленно затягивал окна тьмой, Елена сидела на подоконнике с ребёнком на руках и вглядывалась в окна соседних домов. Где-то женщина накрывала на стол. Где-то мужчина в майке выносил мусор. Где-то дети играли на полу. Она смотрела и думала: почему не у неё? Почему кому-то дано просто жить, а ей достался этот абзац из чужого кошмара?
Скоро нужно было менять подгузник. Она поднялась, прошла в комнату, и впервые — всё ещё в пальто — легла рядом с дочкой. Та, будто чувствуя её тревогу, крепко сжала крохотный кулачок.
На следующее утро Елена проснулась от громкого стука в батарею. Кто-то сверху что-то ремонтировал, громко и безжалостно. Она встала, подошла к зеркалу и не узнала себя. Лицо стало другим — не уставшим, не серым, — а будто более взрослым. Как будто в ней что-то выросло, пока она спала.
Сразу после кормления она взяла телефон и записалась на приём к психологу. Через 18 дней. Далеко, в поликлинике у автостанции.
Через два дня после выписки Елена впервые вышла на улицу не потому, что нужно было, а просто чтобы пройтись. Она завернула малышку в зимний конверт, накинула куртку поверх домашнего свитера и спустилась на лифте. На лестничной клетке столкнулась с соседкой — Верой Павловной, которую все во дворе звали Баба Вера. Она славилась своими щами и потёртой тетрадью, где вела список должников по ЖЭКу.
— Ты это, не бойся морозца. Детке даже полезно, — сказала Баба Вера, вглядываясь в лицо Елены. — А чего ты такая худая стала? Тебя кормить надо. Суп принесла, у меня в кастрюле ещё вчера сварен. Давай, как обратно поднимешься, зайдёшь. Не отнекивайся, слышишь?
Елена не стала спорить. Она кивнула, поблагодарила, и пошла к лавке возле детской площадки. Воздух был хрустким, еле слышно трещали ветки в высоких деревьях. На скамейке сидела Марина, молодая мама лет двадцати пяти, с которой они иногда здоровались в подъезде. Марина держала на руках малыша постарше, и, заметив Елену, сразу заговорила.
— О, привет! Это ты недавно родила? Мы с третьего этажа. Я Марина. Тебя вроде с коляской не видно было.
— Елена. Я только с роддома вернулась. Как раз второй раз выхожу.
— Уф, ну с почином, как говорится. Не бойся, мы тут все такие. У нас тут даже чат есть в Телеграме — «Мамы 4-го дворового». Там и про врачей, и про памперсы, и где акции. Дашь номер — добавим. И не смотри так растерянно, я в первый месяц тоже плакала. Каждый день. Это нормально.
Их разговор прервала женщина с пакетом из аптеки. Она подошла к Марине, они обменялись парой фраз. Та была из соседнего подъезда, звали её Таня, у неё было трое детей и муж, который постоянно пропадал в рейсах. Марина быстро представила их друг другу, и Таня спросила у Елены:
— Как тебе первый месяц материнства? Трудно?
Елена замешкалась, пытаясь подобрать слова. Но ложь застряла где-то в горле, и она произнесла правду:
— Ушёл. Пока я в больнице лежала.
Таня лишь кивнула, словно подобные истории были для неё привычным делом. Она сделала паузу, а потом добавила с мягкой убеждённостью:
— Слушай, если что, у нас есть знакомый юрист. Он помогает матерям разбираться с алиментами и всеми этими бумажками. Бесплатно. Я тебе скину контакт. Не тяни.
Когда прогулка закончилась, Елена поднялась наверх, открыла дверь квартиры и услышала привычный скрип паркета под ногами. Впервые за долгое время ей показалось, что эта тишина начинает становиться частью её жизни. Через четверть часа раздался звонок. На пороге стояла Баба Вера, держа в руках кастрюлю, завёрнутую в старое кухонное полотенце, и маленькую записную книжку.
— Вот, держи. Картофельный суп с фрикадельками. Лёгкий. А это — список вещей, которые могут пригодиться. У меня где-то остались пелёнки и подогреватель для бутылочек. Спрошу у дочки, она знает, куда всё убрала. А ты мне скажи: ты уже подала на алименты?
— Пока нет. Я только записалась к психологу. Приём через две недели.
— Психолог — это правильно. Но алименты — ещё правильнее. Мужикам только бумага в глаза и действует. Иди в МФЦ, прямо там, на перекрёстке у автобусной остановки. Возьми документы: свидетельство о рождении, паспорт. Скажи — нужна консультация по алиментам. Они тебе помогут.
На следующий день, выбрав момент, когда дочка спала, Елена отправилась в МФЦ. Очередь была длинной, но царила удивительная тишина. Люди терпеливо ждали, кто-то безучастно листал телефон, кто-то просто смотрел в одну точку. Она взяла номерок, и через сорок минут её пригласили в кабинет.
Молодой сотрудник лет тридцати, представившийся Артёмом, внимательно выслушал её историю, заглянул в монитор и задал вопрос:
— Вы официально не были в браке? Тогда нужно подавать заявление на установление отцовства и алименты. Но потребуется подтверждение совместного проживания, справка из роддома, копия вашей переписки, если есть. Чем больше документов — тем лучше. У нас есть шаблоны, я вам распечатаю.
Пока он говорил, Елена смотрела на него и думала, как странно слышать рассказ о своей жизни в такой деловой манере, будто это просто пункт в списке задач. Но именно это ей сейчас и было необходимо — не сочувствие, а чёткий порядок действий.
Выходя из МФЦ, она медленно шла, обдумывая услышанное. Рядом располагалась булочная, куда они раньше с Олегом часто заходили за хлебом. Елена поймала себя на том, что ноги сами понесли её в сторону двора, а не в булочную. Она ещё не была готова встретиться с воспоминаниями.
Дома её встретил спокойный сон малышки. Елена постояла у кроватки, поправила одеяло и услышала телефонный звонок. Звонила Марина.
— Лен, тут такое дело… Ты не против прийти на встречу мамочек? Мы собираемся по выходным у Катиной бабушки. Это рядом, во дворе, в тёплой комнате. Там чай, игрушки, и никто никого не давит. Просто поболтать. Если хочешь, я тебя встречу.
Через три дня, в воскресенье, Елена впервые пришла в эту самую комнату. Она находилась в подвале жилого дома, но была удивительно уютной: с мягким ковриком на полу, старым кожаным диваном, с которого дети постоянно съезжали, хохоча. Женщины сидели полукругом, кто-то держал детей, кто-то листал альбомы с наклейками. Елену приняли без лишних вопросов, будто она всегда была частью этой группы.
Одна из женщин, Ольга, заговорила первой:
— Я три года одна. Муж ушёл, когда сыну был месяц. Сейчас я даже не скучаю. Работаю, снимаю жильё, вожу ребёнка в сад. Всё как у людей. Просто всё немного дольше. Медленнее.
— Я даже не знаю, что мне делать, — произнесла Елена, чувствуя, как её голос слегка дрожит. — Он исчез. Забрал всё. Даже сковородку.
Марина подмигнула ей:
— Зато теперь ты можешь купить любую сковородку, которую захочешь. Даже с крышкой. У тебя свобода выбора, Лен. Пока маленькая, но всё равно — свобода.
В этой простой шутке было что-то, что заставило Елену впервые за долгое время улыбнуться искренне, без напряжения.
Когда она возвращалась домой, коляска слегка подпрыгивала на тротуаре, а ветер играл её волосами. У подъезда снова стояла Баба Вера с новой тетрадкой.
— Вот, смотри. Я тебе записала рецепт каши на козьем молоке. Хорошо идёт в три месяца. И ещё одно — ты хорошая мама. Это видно. Только не вздумай думать иначе.
Елена взяла тетрадку, крепче обхватила ручку коляски и кивнула. Она действительно хотела стать хорошей мамой. Не идеальной. Не сильной. А настоящей.
Утро. Одиннадцать часов. Елена стоит в прихожей, пытаясь застегнуть куртку поверх домашней футболки, одной рукой придерживая дочку в слинге, а другой — вылавливая ключи из кармана. Она опаздывает. Сегодня — первая встреча с юристом, которого рекомендовала Таня, та самая мама троих детей из соседнего подъезда. Юридическая консультация находится в Центре поддержки женщин и матерей, небольшом офисе на первом этаже бывшего детского сада. Помещение отдали под общественную инициативу. Руководила там женщина лет сорока по имени Лариса Михайловна, в прошлом — адвокат, потом — мать троих детей, а теперь — активистка.
Лариса Михайловна сама открыла дверь, когда Елена постучала.
— Вы Елена? Заходите, я вас ждала, — тепло улыбнулась она, проводя её в комнату с обоями в мелкий цветочек и низкими книжными полками вдоль стен. — Присаживайтесь. Можете положить малышку сюда, у нас есть кресло-качалка с подушкой.
Елена устроилась неловко, но с благодарностью. Девочка уже задремала, пока юрист разложила на столе бумаги.
— Установление отцовства — это не так страшно, как кажется. Но если у него уже есть другая семья, готовьтесь: он может тянуть время, скрываться, подавать на оспаривание. Он работает официально?
— Он работал логистом в частной компании. Сейчас не знаю. Мы не общаемся.
— Ладно. Тогда начнём с базового. Вот заявление, вот бланк ходатайства. Дата, подпись — и сегодня же отправим в суд.
Пока Лариса Михайловна печатала текст, Елена заметила на полке фотографию: женщина в судейской мантии, рядом — три мальчика с одинаковыми стрижками. На обороте рамки маркером было выведено: «Сами выросли — теперь растим друг друга».
Когда Елена вышла из Центра, она почувствовала себя другим человеком. Усталой, но с каким-то новым ощущением — будто день не прошёл зря. Она свернула в сторону продуктового магазина и на подходе услышала, как кто-то окликнул её:
— Лен, подожди!
К ней подбежала девушка в чёрной куртке с объёмным капюшоном. Это была Даша, бывшая коллега из бухгалтерии. Они не виделись почти год.
— Я тебя с окна узнала, у меня офис тут. Ты чего здесь?
— Да вот… по делам, — смущённо улыбнулась Елена. — А ты как? Всё там же?
— Да. Нас недавно слили в другое подразделение, теперь бумаги по три раза ксерим, а толку — ноль. А ты как? Где работаешь?
— Пока нигде. Я в декрете. Это моя дочка.
Даша пригляделась.
— Копия ты, слушай. А Олег как? — спросила она, не зная, куда смотреть.
Елена замерла. Она решила не смягчать удар.
— Ушёл. Пока я в роддоме лежала.
— Чёрт. Серьёзно? — Даша растерялась. — Прости… я не знала.
— Да всё нормально, — тихо, но уверенно ответила Елена. — Просто теперь всё по-другому.
Они простились на углу, и уже дома, когда Елена уложила малышку и села на диван, телефон коротко запиликал. Даша прислала ссылку. Елена сначала не хотела открывать, но всё же нажала.
Это была страница в соцсети. Профиль девушки по имени Снежана. Фото — квартира в новостройке, живот под рубашкой и подпись: «Ждём тебя, наш малыш. Спасибо, любимый».
На заднем фоне — шкаф, который Елена точно знала. Они с Олегом собирали его вместе в прошлую осень.
Пальцы онемели. Она отложила телефон и просто сидела. Минут десять. Потом подошла к балкону, открыла створку, впуская холодный воздух. Дочка зашевелилась, и Елена тут же вернулась к ней. Уложила плотнее, провела рукой по лбу.
Снова звонок в дверь. Открыла — Марина, та самая соседка, с которой они теперь часто общались. Она держала в руках белую коробку.
— Это тебе. Нет, не еда. Это пеленальный коврик. У нас остался лишний. Ты как?
Елена глубоко вздохнула, пытаясь совладать с собой, и посмотрела прямо в глаза собеседнице.
— Я только что узнала, что у него теперь другая семья. Он живёт с кем-то ещё. Она беременна.
Марина молча опустилась на табурет рядом, будто чувствовала, что Елене сейчас особенно важно, чтобы кто-то был близко.
— Я знала об этом, — призналась она спокойно. — Просто не хотела тебе говорить раньше времени. У меня есть подруга, которая работает в том же жилом комплексе, где они обосновались. Но послушай… Пусть так и будет. Главное — не позволяй им затянуть тебя в их историю. Ты сама пишешь свою жизнь. И ты в ней главная.
После этих слов Марина мягко коснулась руки Елены, как бы подчёркивая важность своих слов. В тот момент Елена почувствовала, что её душа немного оттает, хотя внутри всё ещё звенела боль.
Вечером она решила прогуляться до местной библиотеки, той самой, где бесплатно выдавали детские книги. Здесь всегда царила особая атмосфера уюта: старые полки, пахнущие бумагой, мягкое освещение и тихие разговоры. На этот раз Елена выбрала несколько ярких картонных книжек для малышки, а случайно завязавшийся разговор с библиотекарем оказался неожиданно теплым.
Женщина в вязаном жилете, представившаяся Надеждой Алексеевной, заметила коляску и сразу же начала разговор.
— Вы недавно стали мамой? Одна справляетесь? Знаете, мы тут недавно организовали уголок для мам. Очень уютное место: удобное кресло, плед, игрушки. Если захотите просто посидеть, приходите. Иногда собираются три-четыре человека, иногда больше. Даже если никто не говорит — всё равно становится легче.
Уходя, Елена взяла буклет с заголовком «Ты не одна. Поддержка мам в трудной ситуации». Эти слова запали ей в душу.
На следующее утро, проверяя почтовый ящик, она нашла белый конверт. Вернувшись домой, вскрыла его. Это было официальное уведомление из суда. Её заявление приняли. Первая дата назначена через месяц.
Елена поднесла бумагу к свету, перечитала несколько раз. И лишь потом заметила, что впервые за долгое время грудь не сдавливает привычная тяжесть. Конечно, это была не радость. Но будто кто-то незаметно убрал тяжеленный мешок, который она тащила на себе все эти месяцы, даже не осознавая этого.
Вечером дочка заснула рано. Елена вышла на лестничную клетку, села на ступеньки и написала короткое сообщение Марине.
«Спасибо, что вытащила меня».
Ответ пришёл почти мгновенно.
«Ты и сама бы выбралась. Но мы рядом, если что. Мы теперь свои».
Эти простые слова согрели её сердце.
В понедельник утром Елена шла по длинному коридору районной поликлиники, аккуратно держа в руках талон. Его выдали почти три недели назад, когда всё казалось безнадёжно сложным. Теперь она везла перед собой коляску с дочкой и отмечала, как быстро сменились её чувства. С тревоги на готовность действовать. Она не знала, о чём будет говорить, но точно знала одно — молчать не станет.
Кабинет №24. На табличке значилось: «Психолог». Из-за двери доносились голоса. Затем вышла молодая женщина с ребёнком на руках. На мгновение она встретилась с Еленой взглядом, кивнула и прошла мимо. Елена вошла.
Психолога звали Ирина Львовна. Женщина лет пятидесяти, в просторной серой рубашке, с волосами, собранными в нетугой пучок. В комнате стояли два кресла, между ними — коробка с игрушками. На подоконнике — фикус, пыльный, но живой. Всё выглядело непритязательно, без намёков на пафосный кабинет для «душевных» бесед.
— Садитесь, Елена, — сказала Ирина Львовна, мягко улыбнувшись. — Хотите — держите ребёнка на руках, хотите — положите вон в ту коляску. Никто нас не торопит. С чего начнём?
Елена замерла на мгновение, собираясь с мыслями.
— С того, что я больше не понимаю, кто я, — произнесла она тихо. — Когда-то я думала, что я жена. Потом — что я мама. Сейчас я будто зависла между этими ролями.
Разговор занял сорок минут. Ирина Львовна не перебивала, лишь изредка задавала уточняющие вопросы. Елена говорила обо всём: о предательстве, о новой квартире Олега, о Марине и бабе Вере, о длинных очередях и кастрюле супа, о коробке с пелёнками. Но главное — она говорила о дочке, ради которой держалась каждый день.
— Вам кажется, что всё держится на честном слове. Но у вас уже есть основа. Вы — это не только та, кто потеряла. Вы — та, кто собрала себя заново, — заключила Ирина Львовна в конце встречи.
После приёма Елена не сразу пошла домой. Она зашла в библиотеку — ту самую, с детским уголком. Там сидела Надежда Алексеевна, библиотекарь, с которой они уже были знакомы.
— Вернулась? Правильно. У нас тут собираются по четвергам. Обсуждаем, что читать детям и себе. Хотите — приходите. И дочку берите. У нас тут уже одна кроха есть, две недели как появилась.
Елена кивнула. Обещать не стала, но вдруг почувствовала, что ей действительно хочется прийти.
На улице она столкнулась со Светланой, мамой из двора, с которой раньше обменивалась лишь короткими фразами. Светлана несла сумки с продуктами и, увидев Елену, подошла.
— Лен, привет. Слушай, я тебя искала. Помнишь, ты рассказывала про Центр, где тебе помогали с документами? Я там была. Теперь хочу тоже подавать в суд. Спасибо тебе. И вот… это тебе. — Она протянула Елене пакет с крохотным комбинезоном. — Нам уже мал. А вы как раз подрастаете.
На обратном пути, у двери, стояла Баба Вера с маленьким термосом. Увидев Елену, она сразу заговорила.
— Сегодня варила компот, внук в гости приезжал, но не приедет. Сказал, работа. Отнесёшь банку, если хочешь, а нет — вылей. Я не обижусь. Но лучше выпей. Тебе витаминки нужны.
Елена взяла банку, поставила её на кухонный стол, потом сняла куртку, положила дочку в кроватку, присела в кресло и достала телефон. Зашла в переписку с Олегом. Последнее сообщение — от неё: «Ты ушёл?» — так и висело. Ответа не было. Ни тогда, ни потом. Никаких объяснений. Она смотрела на экран и вдруг поняла, что не хочет ни читать, ни писать.
Смахнула всё. Очистила чат. Закрыла приложение. Это было даже не про него. Это было про неё.
Вечером она встретилась с Мариной и Таней у лавки во дворе. Они теперь собирались каждую пятницу, с термосами, бутербродами и детьми, которые либо кричали, либо засыпали прямо на руках.
— Ну что, как психолог? — спросила Марина, открывая бутылочку с водой.
— Спокойно. Без откровений, но нужно. Сказала, что я уже держусь. Просто сама себе в этом не признаюсь, — ответила Елена.
— Она права, — подтвердила Таня. — Я тебя первый раз видела, ты еле стояла. А сейчас — посмотри. Щёки появились. Даже взгляд другой.
— Это потому что у меня теперь алименты идут, — усмехнулась Елена. — Почти на пачку подгузников хватит. А ещё — у меня завтра собеседование. На подработку. Бухгалтером, три часа в день, удалёнка.
— Вот это да! — Марина хлопнула в ладоши. — Это уже не просто «держаться». Это — жить.
На следующий день, проснувшись, Елена первым делом посмотрела на дочь. Та лежала на спине, пялилась в потолок и улыбалась. Елена присела рядом, наклонилась к ней и прошептала:
— Знаешь, сегодня я проснулась и не подумала о нём. Совсем. Ни на секунду.
Малышка хихикнула, будто поняла.